(1849 –1919) – деятельница общественного и революционного движения, народница, террористка, писательница. Партийные и литературные псевдонимы – Велика, Велика Дмитриевна, Вера Ивановна, Тётка.

Родилась 27 июля (8 августа) 1849 в д.Михайловка Гжатского у.Смоленской губ. в семье мелкопоместного дворянина, офицера, рано лишившись отца, воспитывалась у теток – в дер. Бяколово под Гжатском. В 1864 была отдана в московский частный пансион, где учили иностранным языкам и готовили гувернанток.

В 1867–1868 работала письмоводительницей у мирового судьи в Серпухове, оттуда вернулась в столицу, где, устроившись переплетчицей, занималась самообразованием. В том же 1868 познакомилась с С.Г.Нечаевым, но в созданную им организацию «Народная расправа» войти отказалась, согласившись лишь дать свой адрес для пересылки на него писем нелегалов. В 1869 была арестована за связь с нечаевцами и за письмо, полученное из-за границы и посланное ей для передачи другому человеку. Около года провела в Литовском замке и Петропавловской крепости, в ссылке в Новгородской губ., затем в Твери. В Твери была вновь арестована за распространение нелегальной литературы и выслана в Солигалич Костромской губ., оттуда – в 1873 – в Харьков, где она поступила на акушерские курсы.

С 1875 жила под надзором полиции в Харькове. Там, увлекшись учением М.А.Бакунина, вошла в кружок «Южные бунтари» (создан в Киеве, но имел филиалы по всей Украине, объединяя около 25 бывших участников «хождения в народ»; в эту группу входил и Л.Г.Дейч). Вместе с другими «бунтарями»-бакунистами пыталась с помощью фальшивых царских манифестов поднять крестьянское восстание под лозунгом уравнительного передела земли. Жила в дер. Цебулёвке. Когда замысел «бунтарей» осуществить не удалось, Засулич выехала, спасаясь от преследований полиции, в столицу, где было легче затеряться.

С 1877 работала в Петербурге в подпольной «Вольной русской типографии», тогда же вошла в общество «Земля и воля», которому эта типография принадлежала.

24 февраля 1878 совершила покушение на генерал-адъютанта, обер-полицмейстера градоначальника Петербурга. Ф.Ф.Трепова пытаясь отомстить ему за приказ высечь плетьми политического заключенного Боголюбова (А.С.Емельянова), не пожелавшего обнажить голову при его появлении. Засулич пришла на прием к Трепову и дважды выстрелила ему в грудь, тяжело ранив. Была немедленно арестована, но на суде своей скромностью, наивной искренностью и женской привлекательностью снискала симпатии присяжных заседателей. Они оправдали ее и освободили в зале суда, хотя по закону за подобные преступления полагалось от 15 до 20 лет тюремного заключения. В беспрецедентном оправдании Засулич немалую роль сыграло также блистательное адвокатское выступление ее защитника, известного русского адвоката А.Ф.Кони. «История с Засулич взбудоражила решительно всю Европу» (И.С.Тургенев): выстрел революционерки стал сигналом к аналогичным покушениям в Германии, Италии, Испании. Русская полиция затем издала приказ о ее поимке, и Засулич пришлось спешно выехать за рубеж.

В 1879 она тайно вернулась из эмиграции в Россию. После распада в июне-августе «Земли и воли» примкнула к группе тех, кто сочувствовал взглядам Г.В.Плеханова. Первой из женщин-революционерок испробовала метод индивидуального террора, но и первой же разочаровалась в его результативности. Участвовала в создании группы «Черный передел», члены которой (особенно поначалу) отрицали необходимость политической борьбы, не принимали террористической и заговорщической тактики «Народной воли», были сторонниками широкой агитации и пропаганды в массах.

В 1880 Засулич вновь была вынуждена эмигрировать из России, что спасло ее от очередного ареста. Она уехала в Париж, где действовал так называемый политический Красный Крест – созданный в 1882 П.Л.Лавровым зарубежный союз помощи политическим заключенным и ссыльным, ставивший целью сбор средств для них. Находясь в Европе, сблизилась с марксистами и в особенности с приехавшим в Женеву Плехановым. Там в 1883 приняла участие в создании первой марксистской организации русских эмигрантов – группы «Освобождение труда». Переводила труды К.Маркса и Ф.Энгельса на русский язык (в том числе такие, как Развитие социализма от утопии к науке Ф.Энгельса, Нищету философии К.Маркса), вела переписку с.Марксом, печаталась в демократических и марксистских журналах. Она принимала активное участие в деятельности Международного Товарищества рабочих (I Интернационала) – была представительницей российской социал-демократии на трех его конгрессах в 1896, 1900 и 1904. Решительно отказавшись от прежних своих взглядов, вела пропаганду идей марксизма, отрицала террор – «следствие чувств и понятий, унаследованных от самодержавия».

С 1894 жила в Лондоне, занималась литературным и научным трудом. Ее статьи тех лет касались широкого круга исторических, философских, социально-психологических проблем. Монографии Засулич о Ж.-Ж.Руссо и Вольтере были несколько лет спустя, хотя и с большими цензурными купюрами, изданы в России на русском языке, став первой попыткой марксистского толкования значения обоих мыслителей. В качестве литературного критика Засулич отрецензировала романы С.М.Кравчинского (Степняка), повести В.А.Слепцова Трудное время . Резко раскритиковала роман П.Д.Боборыкина По-другому, полагая, что в своих размышлениях об истории русского революционного движения он исказил суть спора между марксистами и народническими публицистами, Д.И.Писаревым и Н.А.Добролюбовым. Засулич утверждала, что «безнадежная русская идейность» либералов нуждается «в обновлении, которое несет марксизм», защищала «первородство подлинных русских революционеров», спасая, как она считала, их образы от «вульгаризации и фальсификации».

В 1897–1898 жила в Швейцарии. В 1899 нелегально приехала в Россию по болгарскому паспорту на имя Велики Дмитриевой. Использовала это имя для публикации своих статей, установила связь с местными социал-демократическими группами России. В Петербурге познакомилась с В.И.Лениным.

В 1900 вернулась за границу, став к этому времени профессиональной революционеркой. Была избрана в редакцию газет «Искра», «Заря», публиковала в них статьи, критикующие концепцию легального марксизма. Напечатала ряд литературно-критических эссе о Добролюбове, Г.И.Успенском, Н.К.Михайловском.

В 1903 на II съезде РСДРП проявила себя сочувствующей меньшевизму.

После Манифеста 17 октября 1905 вернулась в Россию, жила на хуторе Греково (Тульская губ.), на зиму уезжая в Петербург. В годы Первой мировой войны разделяла взгляды «оборонцев», утверждая, что «оказавшись бессильным остановить нападение, интернационализм уже не может, не должен был мешать обороне» страны.

Февральскую революцию 1917 она расценила как буржуазно-демократическую, с иронией констатировав: «Социал-демократия не желает допустить к власти либералов, полагая, что единственный революционный хороший класс – это пролетариат, а остальные – предатели». В марте 1917 вошла в группу правых меньшевиков-оборонцев «Единство», выступала вместе с ними за продолжение войны до победного конца (эти взгляды изложила в брошюре Верность союзникам . Пг., 1917). В апреле подписала воззвание к гражданам России, призывая поддерживать Временное правительство (ставшее как раз коалиционным).

В июле 1917, по мере усиления противостояния большевиков и иных политических сил, заняла твердую позицию поддержки действующей власти, была избрана в гласные Петроградской Временной городской думы, от имени «старых революционеров» призывала к объединению для защиты от «объединенных армий врага». Перед самой Октябрьской революцией была выдвинута кандидатом в члены Учредительного собрания.

Октябрьскую революцию 1917 Засулич считала контрреволюционным переворотом, прервавшим нормальное политическое развитие буржуазно-демократической революции, и расценивала созданную большевиками систему советской власти зеркальным отражением царского режима. Она утверждала, что новое властвующее большинство просто «подмяло вымирающее от голода и вырождающееся с заткнутым ртом большинство». Утверждая, что большевики «истребляют капиталы, уничтожают крупную промышленность», решалась иногда на публичные выступления (в клубе «Рабочее знамя» 1 апреля 1918). Ленин, критикуя ее выступления, тем не менее, признавал, что Засулич является «виднейшим революционером».

«Тяжело жить, не стоит жить», – жаловалась она соратнику по народническому кружку Л.Г.Дейчу, чувствуя неудовлетворенность прожитой жизнью, казнясь совершенными ею ошибками. Тяжело заболев, до последнего часа писала воспоминания (они были опубликованы уже посмертно).

Умерла 8 мая 1919 в Петрограде, была похоронена на Волковском кладбище («Литераторские мостки»).

Сочинения: Воспоминания . М., 1931; Статьи о русской литературе . М., 1960.

См. также НАРОДНИЧЕСТВО.

Лев Пушкарев, Наталья Пушкарева

Дейч Л.Г. В.И.Засулич . – Голос минувшего. 1919, №№ 5–12
Федоренко Л.С. В.И.Засулич . М., 1926
Кони А.Ф. Воспоминания о деле Веры Засулич . – Кони А.Ф. Собр. соч., т. 2. М., 1966
Богданова Т.А. В.И.Засулич и русская социал-демократия . – Источниковедческое изучение памятников письменной культуры в собраниях и архивах ГПБ. Л.,1991

Энциклопедичный YouTube

1 / 5

✪ Разведопрос: Павел Перец про покушение Веры Засулич на губернатора Трепова, часть первая

✪ Разведопрос: Павел Перец про покушение Веры Засулич на губернатора Трепова, часть вторая

✪ Процесс Веры Засулич (рассказывает историк Алексей Кузнецов)

✪ Павел Перец об убийстве жандарма Судейкина

✪ Презентация книги «Кембриджская школа: теория и практика интеллектуальной истории»

Субтитры

Я вас категорически приветствую! Павел, добрый день. Привет, Дмитрий Юрьевич Пучков, значит. Обо что сегодня? Сегодня мы поговорим про покушение Веры Засулич на губернатора Трепова. Это такой переломный момент в истории российского революционного движения. Но мы начнём с интриги, а то что мы как-то так, знаешь, всё поступательно. Значит, и к ней потом вернёмся. Я вам хочу показать картинку вот такую вот, и ты на неё посмотри. Вот ты, так сказать, взрослый, вроде как адекватный, по мнению не всех, конечно, но некоторых людей персонаж. Да. У меня справка есть, если что. Кстати, Вера Засулич приходила в дом губернатора тоже за справкой. Но мы об этом поговорим сегодня. Вот опиши мне, пожалуйста, эту девушку. Ты как вот, как бы ты её описал, сейчас бы ты увидел на улице? Ну я в шмотках тогдашних не разбираюсь. Не-не, безотносительно шмоток, вот просто первое твоё впечатление от этой барышни? Незамужняя, добропорядочная, я бы сказал, образованная. По всей видимости, из приличной семьи. Никакого гадства на лице не написано, но лица, я тебе как милиционер скажу, крайне обманчивы, по внешности судить очень сложно. Немножечко не та целевая аудитория, чёрт. Так-так, и что? Ну ладно. По крайней мере, ключевое слово – добропорядочная. А вот ничего, пока паузу. И вы, дорогие зрители, пока тоже подумайте, что вы можете сказать вот про эту девушку, например, и как вообще эту картину. Или, например, как вы воспринимаете эту вот картину, да. Вот. Зачем я это показываю, я это скажу попозжа. Значит, во- первых я хочу извиниться. В прошлый раз я назвал город Сольвычегодск Сольвычегорском. Дело в том, что я живу в Сестрорецке, рядом со мной город Зеленогорск, недавно я был рядом с городом Пятигорском, они для меня все «-горски», поэтому я автоматом. Но спасибо, что поправили, естественно, Сольвычегодск. И начать я хочу не с начала, а с конца прошлого выпуска, то, о чём мы не договорили, потому что это крайне важно и оно плавно перетекает в выпуск сегодняшний. Это про реакцию общества на дело Нечаева и, в частности, про Фёдора Михайловича Достоевского, который написал роман «Бесы». У меня есть такая, некая мечта, я хочу как-то это виртуализировать. Мне кажется, что если бы сейчас жил Фёдор Михайлович Достоевский и Лев Николаевич Толстой, то Фёдор Михайлович Достоевский, он бы был таким вот абсолютным «про» как бы таким вот… Ватником. Проватником, да. А Лев Николаевич Толстой, ну он не то чтобы был крайним оппозиционером, но он очень бы стоял в такой либеральной оппозиции. Дело в том, что Достоевский – это человек, который, в отличие от большинства его окружавших литераторов, познавший на своей шкуре вообще, что такое и следствие, что такое эти подпольные кружки, что такое, самое главное, каторга, ссылка и всё остальное. Поэтому он знал. И общество «дело Нечаева», о котором мы говорили в прошлый раз, в большинстве своём оно восприняло как некий единичный случай. Ну это такая уголовщина, какие-то значит… А вот Ф.М.Достоевский, он поскольку был гений, он в этом усмотрел тенденцию и этого ему не простили. Значит, какую реакцию вызвал его роман «Бесы»? Вот, значит, была такая Варвара Тимофеева, она была писательница, переводчица, у неё вышел потом некий литературный труд – «Год с великим писателем, в общем, понятно, о чём». И она работала вместе с Достоевский в так называемой типографии Траншеля, она находилась на углу Невского и нынешнего Владимирского со стороны Владимирской, и вот как она описывает своё, значит, первое знакомство, даже не столько здесь суть в знакомстве, а как она описывает этот роман. «Новый роман Достоевского казался нам тогда уродливой карикатурой, кошмаром мистических экстазов и психопатией, а то, что автор «Бесов» принял редакторство в «Гражданине», окончательно восстановило против него многих из прежних его почитателей и друзей». Значит, что такое «Гражданин»: это была газета, издававшаяся князем Мещерским. Мещерский – это такой помесь, я не знаю, там Леонтьева, Соловьёва, как его ещё зовут-то, на канале Россия – Киселёва, вот. В общем вот это всё такое вот, только ещё в более радикальной какой-то монархической интерпретации, да плюс ещё по слухам, по некоторой информации, он был ориентации не той, которой требовалось на тот момент. И вот представьте себе, Достоевский, ну это как сейчас, я не знаю, Достоевский бы стал бы по Первому каналу там, значит, в 21:00 по выходным рассказывать про какие-то такие вещи, в таком духе. Он, значит, стал редактором этого «Гражданина». Ему, естественно, этого не простили. И его супруга, Анна Григорьевна Сниткина-Достоевская, вот у меня есть её воспоминания, она вспоминала, что Достоевский тщательно подходил к своей работе. Он отвечал всем, он там правил за всех, какие-то убогие стихи под его пером превращались в пёрлы, а авторы, естественно, обижались, как вот мои гениальные вирши… Ещё бы. Достоевский им не менее остро отвечал, и вот Сниткина, вот на что гениальная женщина, вот как вы думаете, повезло. Значит, он писал им письма, а на следующий день, когда просыпался, очень жалел, что он так колко ответил, раскаивался. И она, зная это, она некоторые письма не отправляла. И когда на следующее утро он приходил, он говорил «Я вчера погорячился», она говорила – «так Феденька, вот ты знаешь, на почте случилась такая история, письмо-то не ушло». –«Ой, как хорошо!» До чего была умная, мудрая женщина. Но Достоевский там недолго проработал, в этом «Гражданине», на самом деле, он уволился не по причине идеологической, а именно по причине того, что он не мог совмещать свою литературную деятельностью редакторской. Я вам хочу прочитать ещё некоторые высказывания о романе «Бесы». За себя могу сказать, что роман «Бесы» я прочитал 3 раза и грядёт тот, я чувствую уже, случай, когда я прочитаю его четвёртый раз, потому что я каждый раз нахожу там что-то новое. Ткачёв, это один как раз, я упоминал идеологов терроризма, в Европе он жил на тот момент. «В «Бесах» окончательно обнаруживается творческое банкротство автора «Бедных людей». Он начинает переписывать судебную хронику, путая и перевирая факты, и наивно воображает, будто он создаёт художественное произведение». Герман Лопатин, который разоблачал Нечаева, хочу вам напомнить: «Внешняя сторона совершенно совпадает с известными событиями – это убийство Иванова в Петровско-Разумовском. Пруд, грот и т.д. Но а внутренняя психологическая, совпадает ли она с действительной психологией действующих лиц? Я знал лично Нечаева, знал многих из его кружка, и могу сказать – никакого, ни малейшего сходства». Тут я бы хотел прочитать стихотворение Саши Чёрного: Когда поэт, описывая даму, Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет», – Здесь «я» не понимай, конечно, прямо – Что, мол, под дамою скрывается поэт. Я истину тебе по-дружески открою: Поэт – мужчина. Даже с бородою. Т.е. очень странно воспринимать художественное произведение как некий документальный, значит, документальную сводку событий. Это многое говорит об авторе, специалисте в художественной литературе. Да, конкретно, о Германе Лопатине. Лавров: «Он показывает читателю целую галерею различного рода умалишённых». Тургенев отличился: «А мне остаётся сожалеть, что употребляет свой несомненный талант на удовлетворение таких нехороших чувств. Видно, он мало ценит его, коль унижается до памфлета». Ну, с Тургеневым тогда у него были очень натянутые отношения, они помирились только ближе к смерти Достоевского. Ну и Лев Николаевич Толстой: «У Достоевского нападки на революционеров не хороши. Он судит о них как-то по внешности, не входя в их настроение». Т.е. все были специалистами по революционерам, все. Один Ф.М.Достоевский как-то вот не догонял. Но надо сказать, что были, конечно, и положительные отзывы, причём даже от представителей такого, относительно промонархического лагеря, например, был такой критик – Буренин. Про него, значит, ходил стишок такой. Он, значит, всех кусал буквально в прессе, всех, про него ходил такой стишок, он работал в «Новом времени» Суворина, это тоже такой промонархический был орган. Бежит по Невскому собака, За ним Буренин тих и мил. Городовой, смотри, однако, Чтоб он её не укусил. Буренин этот отозвался очень, ну, не очень, но, по крайней мере, нашёл действительно положительные моменты, но, значит… Ещё одна ключевая фраза – это Михайловский Николай Константинович, это тоже публицист, который очень сильно помогал «Народной воле», террористам. «Если бы господин Достоевский принял в соображение громадную массу русских молодых людей, стремящихся в адвокаты, мировые судьи, проводители усовершенствованных путей сообщения и проч., и проч., и проч.; если бы он прибавил сюда массу молодых людей, настроенных и серьёзно, и трезво, наконец если бы он остановил подольше своё внимание на массе молодых верхоглядов, - то он, без сомнения, убедился бы, что теории, подобные шатовским, кириловским, ставрогинским, - это главные персонажи романа «Бесы», - могут занимать здесь только микроскопически ничтожное место». Насколько эти теории занимают микроскопическое место, мы вот скоро уже увидим, на самом деле. Знаешь, что я тебе скажу? Это всё зачитанное чётко говорит о том, что в данном романе граждане увидели самих себя и это такое неприятие вызывает. Конечно, конечно. И глубина мысли, соответственно, была отражена верно. Литературный критик Дмитрий Пучков в нашей искусствоведческой беседе совершенно правильно заметил, и я с ним абсолютно в этом плане согласен. Конечно, их зацепило за живое и они просто кинулись на Достоевского. Более того, значит, Достоевский, он же этот роман с помощью Победоносцева подарил наследнику престола Александру III, и снабдил этот акт неким посланием: «Мне льстит и меня возвышает духом надежда, что Вы, государь, наследник одного из высочайших и тягчайших жребиев в мире, будущий вожатый и властелин земли Русской, может быть, обратите внимание на мою попытку, слабую – я знаю это, - но добросовестную, изобразить в художественном образе одну из самых язв нашей настоящей цивилизации, цивилизации странной, неестественной и несамобытной, но до сих пор еще остающейся во главе русской жизни. Позвольте мне, всемилостивейший государь, пребыть с чувствами беспредельного уважения и благодарности Вашим вернейшим и преданнейшим слугою». 10 февраля 1873 года. Как вы понимаете, это уже был просто, это было дно, это было т.е… Ниже пасть уже было некуда. Ниже пасть уже было невозможно. Здесь мы сталкиваемся с очередной проблемой нашей русской интеллигенции, которая априори считает, что любые контакты, любое сотрудничество с властью – это однозначно плохо, т.е. ты запятнал себя и навечно. Логично возникает вопрос, а как тогда конструктивно существовать, в общем-то, в обществе, но этот вопрос ответа как-то нет. Но я бы хотел ещё одну фразочку Достоевского зачитать, она просто, такой троллинг 19 века. Без сомнения, из всего этого (то есть из нетерпения голодных людей, разжигаемых теориями будущего блаженства) произошел впоследствии социализм политический, сущность которого, несмотря на все возвещаемые цели, покамест состоит лишь в желании повсеместного грабежа всех собственников классами неимущими, а затем «будь что будет». (Ибо по-настоящему ничего еще не решено, чем будущее общество заменится, а решено лишь только, чтоб настоящее провалилось,- и вот пока вся формула политического социализма). На самом деле, в общем-то, так оно и было, потому что все выдвигаемые теории, они были мало жизнеспособны, но главное же… Большевиков тогда ещё не было. Нет, какие там большевики. Тогда ещё даже партия «Освобождение труда», прародительница партии большевиков. Ну т.е. картина примерно как сегодня, да? Нынешняя власть отвратительна, должна уйти, а кто придёт на смену и что будет, мы не знаем. Да, мы не знаем. Как карта ляжет. Да, и как только находится человек, который видит, реально видит, что вот это уже не просто единичный случай, это определённая тенденция, его сразу там бам-бам-бам. Когда мы будем говорить про взрыв Халтурина, устроенный в Зимнем дворце, я вам зачитаю ещё одну потрясающую цитатку, которую процитировал как раз таки Суворин, про Достоевского. И что бы я ещё хотел отметить, дело в том, что роман «Бесы», он стал не только вот таким первым политическим романом Достоевского, он ещё и стал его первым успешным бизнес предприятием. Дело в том, что Достоевский, он же всю жизнь был подневольный, т.е. он всё время торопился. Он с женой-то своей как познакомился: ему нужно было сдать одновременно 2 романа, и ему наняли стенографистку, чтобы он, значит, днём что-то придумывал, она приходит… Диктовал. Да, диктовал. Ну вот с женой ему, конечно, повезло. Как говорил Довлатов, женщина для талантливого мужчины может сделать 3 вещи: она может стать его музой, она может стать его продюсером, и она может ему не мешать. Абсолютно в точку сказано, Достоевская стала всеми тремя вещами, она была его и музой, и продюсером, и она, как умная женщина, она ему не мешала, когда надо было. Например, она знала, что Достоевский, в основном, писал по ночам, заварив себе такой крепчайший чай, сейчас думаю, что его чифиром даже… Чифирнул. Да-да. Сигаретку, папироску. И вот он уходил, писал, и с утра, соответственно, он вставал в очень мрачном настроении, ему нужно было какое-то время, чтобы раскочегариться, выпить 2 чашки кофе, и тогда он приходил в благодушное настроение. И она в этот момент никого у нему не пускала вообще, какое бы срочное дело – нет. Пока он в себя не придёт, не надо. Ну и, соответственно, она, ему за этот роман предлагали 500 рублей, и то как бы там в кредит потом, с выплатой. И она понимала, что это очень мало, и она решила издать этот роман сама. Т.е. это была её идея. Что она сделала? Перво-наперво она выяснила, прошлась по типографиям, узнала что почём, узнала стоимость бумаги. А потом она стала выяснять, на каких основаниях, на каких условиях берут на реализацию книги книготорговцы. Все ей говорили, что они берут с 50% уступкой, т.е. грубо говоря 50% они забирают себе. И тогда она стала спрашивать, дешевле-то можно? – Не-не-не, так невозможно. И она придумала, опять-таки, вот гениальная баба. Приходит в какой-то магазин, берёт какую-то книгу, говорит: а вы можете мне её подешевле продать? Вы же всё равно с этого имеете 50%, ну чего вы, у меня просто нет денег…- Да какие 50%, помилуйте! Да на, дай Бог, там 30, а так мы 20 обычно довольствуемся. Т.е она со стороны выяснила, что на самом деле её все обманывают, что никаких 50% там нет. Невидимая рука рынка. Да-да-да. В общем, она, короче, заказала эту книгу, тираж. И очень круто описан самый первый, значит, визит, который к ней пришёл. Наступил знаменательный день в нашей жизни – 22 января 1873 года. Когда в «Голосе» (название газеты) появилось наше объявление о выходе в свет романа «Бесы», часов в 10.00 явился посланный от книжного магазина Попова, помещавшегося под Пассажем. Я вышла в переднюю и спросила, что ему надо. - Да вот объявление вышло. Мне надо несколько экземпляров. Я вынесла книги и с некоторым волнением сказала: - Цена за 10 экземпляров - 35 рублей. Уступка – 20 процентов. С вас следует 28 рублей. - Что так мало? А нельзя ли 30 процентов? - спросил посланный. – Нельзя. - Тогда хотя бы 25 процентов. – Право, я не знаю, - сказала я, испытывая в душе сильное беспокойство. А что если он уйдёт? Упущу первого покупателя… - Если нельзя, так получите, - и он подал мне деньги. Я была так довольна, что дала ему даже 30 копеек на извозчика. Вот как бы и всё. И потом как бы пошла-пошла, и они в итоге заработали порядка 4 000 рублей, это большие деньги на тот момент, Достоевский вообще был, конечно, в приятном удивлении от способностей своей жены. В общем, Фёдору Михайловичу повезло. Так что роман «Бесы», он, с одной стороны, стал как бы таким пасквилем для демократического лагеря, а с другой стороны, именно с этого момента Фёдор Михайлович, наконец, смог немножко выдохнуть, и то количество долгов, которое у него скопилось, он начал, наконец, выплачивать благодаря его супруге. Это что касается Достоевского. Мы о нём ещё потом поговорим, потому что я потом, когда мы поговорим уже про «Народную волю», я прочитаю отсюда, из дневника писателя, кое-какие его цитатки. Если сейчас убрать его имя и прочитать их анонимно, то я боюсь, что как бы на каком-нибудь «Эхо Москвы» и прочее у некоторых порвалось бы одно место. Бомбануло. Бомбануло бы просто, потому что высказывания – мама не горюй. А теперь мы, соответственно, переходим к тому, с чего начали. Мне очень хочется, чтобы я вам рассказывал не просто про события, а именно помещалось в контекст ситуации. Вот я показывал эту картину. Значит, это картина «Курсистка» автора Ярошенко. Я про него ещё поговорю, у меня есть такие чудесные книжки «Ярошенко в Петербурге». Я тут был в Кисловодске, в его музее-квартире, там на пороге висит такое объявление, что музей Ярошенко – территория, свободная от коррупции. О боже. Я думал, что это, если бы я не знал вообще нравы местных таких тётенек-музейщиц, я бы решил, что это шутка, типа они так троллят. Но как бы мне кажется, что это было вот взаправду. Очень странно. Но суть не в этом. Значит, когда мы посмотрим сейчас на эту девушку, то мы, соответственно, что мы увидим? Мы увидим некую даму, не даму, она ещё мадемуазель, которая вполне приличная такая, т.е. ничего ужасного мы в ней не усмотрим. Тем не менее, я бы хотел показать вам, какое впечатление эта картина производила на некоторых мужчин того времени. «Бегущая во все лопатки, отрепанная, антипатичная девицы, с выпученными глазами, в шапке набекрень». Это только начало. «А саму картину называли дурно написанным этюдом». А вот, например, профессор Цитович: «Полюбуйтесь же на нее: мужская шляпа, мужской плащ, грязные юбки, оборванное платье, бронзовый или зеленоватый цвет лица, подбородок вперед, в мутных глазах все: бесцельность, усталость, злоба, ненависть, какая-то глубокая ночь с отблеском болотного огня – что это такое? По наружному виду – какой-то гермафродит, по нутру подлинная дочь Каина. Она остригла волосы, и не напрасно: ее мать так метила своих Гапок и Палашек „за грех“», - Ну т.е. когда невольные крестьянки грешили, их как бы стригли, - «Теперь она одна, с могильным холодом в душе, с гнетущей злобой и тоской в сердце. Ее некому пожалеть, об ней некому помолиться – все бросили. Что ж, быть может, и лучше: когда умрет от родов или тифа, не будет скандала на похоронах» Глубоко смотрели, слушай. Ну вот понимаете, т.е. как бы… От нас ускользает всякое. Вот эта шапка набекрень, я не знаю, как её носить должны были. Да, мужская шапка, остриженные волосы и прочее. Т.е. это некий типаж нового типа девушки, девушки-курсистки, которая… Это, извини, перебью, это мне немедленно напоминает художественный фильм «Рэмбо. Первая кровь», где шериф поймал Рэмбо и сказал «Мне в моём городе бомжи не нужны». А с нашей точки зрения он был прекрасно одет, великолепно причёсан, какие претензии у шерифа? В модной куртке. Так и тут, ничего не понятно. Вот это важно понимать, потому что мы возвращаемся к тому, с чего я начинал ещё в первом выпуске – к женскому вопросу. Вот, например, в России получить высшее образование для женщины было фактически невозможно. В мае 1873 года в «Правительственном вестнике» было опубликовано сообщение, в котором сверх обвинения в живом участии в преступной пропаганде, это имелись в виду те русские студентки, которые учатся в Европе, они объявляли женщинами вольных нравов, короче, проститутками. «Поскольку увлекаются коммунистическими теориями свободной любви и под покровом фиктивного брака доводят забвение основных начал нравственности и женского целомудрия до крайних пределов». Вот формулировки меня всё время вот это вот. Могли толкать. Вместо простого, ёмкого слова, к которому привыкли – «увлекаются коммунистическими теориями свободной любви и под покровом фиктивного брака». Тут картинка медведя с криком «шлюха». Да. Наш человек. «Недостойное поведение русских женщин, - говорилось в сообщении, - якобы возбудило против них негодование местных жителей, и даже квартирные хозяйки якобы неохотно принимают их к себе». Ну это полный бред, конечно. Они платят, их естественно там… Само собой, она ж туда никого не водит, если даже на то пошло. Да, вот такие, представляете, под покровом ночи как собираются и давай все свалом. «Чтобы положить конец "растлению молодого поколения" "коноводами... эмиграции", русским студенткам предлагалось покинуть Цюрихский университет. Общепризнанный факт увлечения русских студенток "социалистическими и нигилистическими идеями"55 был ловко приправлен облыжными обвинениями в моральном растлении, что производило особенно сильное впечатление на российского обывателя». Мы с этим ещё столкнёмся сегодня. Т.е. вот про эту девушку простая какая-нибудь великосветская дама, она, естественно, думала, что, во-первых, она да, как медведь… Чем она только не занимается. А на самом деле ей просто хотелось чего-то большего, понимаете, ей хотелось какой-то деятельности, не сопряженной, я не знаю, с сидениями в салонах и трещаниями ни о чём. Знаешь, что это мне напоминает? Это мне напоминает ваххабитов, которые резко против, что паранджу снимать нельзя, нельзя снимать паранджу. А советская власть избавила от паранджи, я представляю, какой там вой был. Или, например, стало модно носить нижнее бельё, например, трусы, которые ваххабиты не носят категорически. И, ну, конечно, это должно быть подвергнуто жесточайшему разоблачению. Вообще про то, как женщины боролись за право носить нормальное женское бельё, это отдельная тема, потому что… Мы её разовьём, я надеюсь. Да, когда до этого дойдём. Но я бы хотел напомнить, что Красная Армия была единственной армией в мире на тот момент, где женщины не только служили, но они участвовали и в боевых частях. Более того, ещё иногда занимали командующие положения. Этого не было нигде – ни в Англии, ни в Америке. Там женщины служили, но они были или там телеграфистками, или кем-то. А так, чтобы она на танке ездила – это извините. Ну, у них и с неграми так было до Второй мировой. Соответственно, это чтобы вы понимали контекст ситуации. Теперь мы немножечко возвращаемся к началу. Вера Засулич, значит. Прежде, чем мы поговорим про Веру Засулич, я буквально пару слов хотел бы сказать про… У меня есть такая книга, «А.Ф.Кони в Петербурге – Петрограде – Ленинграде». Была у него такая шутка, это Анатолий Фёдорович Кони, один из самых известных вообще юристов нашей страны до революции. После революции он остался здесь, он никуда не уехал, и когда перевели столицу в Москву, туда переехал и весь, грубо говоря, автопарк, который тогда на 80% состоял из лошадей. И он шутил, а ему надо было передвигаться, с Невского университета, где он преподавал, на Васильевском острове. Он был тогда уже больной, с двумя палками ходил, он шутил, что как это так, Кони в Ленинграде, а лошади в Москве? Поэтому название книги «Кони в Петербурге – Петрограде – Ленинграде» значит, оно, конечно. Он был сыном известного тогда издателя, который тоже издавал определённый журнал, где печатались многие, ну и иногда позволял себе его отец, Фёдор Кони, Фёдор Алексеевич, «Не жди, чтобы цвела страна, где плохо слушают рассудка, и где зависит всё от сна и от сварения желудка». Вот такие иногда пописывал эпиграммки, за что ему доставалось, но не очень сильно. Кони, он, значит, окончил гимназию, поступил в университет, но эта была как раз эпоха начала судебной реформы, ему одни умные люди сказали, что вообще-то желательно… он поступил на математический факультет, ему намекнули, что неплохо было бы перевестись на юридический, потому что как бы грядёт. И он это сделал, на самом деле. Более того, он когда поступал в университет в Петербурге, он пишет в своих воспоминаниях, значит, он настолько блестяще сдал экзамен, что профессор, он подошёл к нему вот так вот сзади, обнял его и говорит «вас надо показать моим коллегам», и понёс туда. Кони это не очень понравилось, он был уже не мальчик. Значит, профессор со смущением его отпустил, сказал «ну вы просто великолепны». Он действительно очень круто учился. В Московском университете, который он окончил, ему предлагали остаться и, конечно, это было очень круто – стать профессором старейшего университета страны, но он хотел судебной практики. Он вышел из университета, было несколько постов, один из них связан с военным ведомством, он служил у министра Милютина, который провёл потом военную реформу. И всё равно он даже оттуда ушёл именно в судебную практику, причём Милютин написал на его отпускном листе, что рад бы не отпустить, да не могу. И, соответственно, он влился в эту судебную систему народившуюся, и по иронии судьбы, забегая вперёд, могу сказать, что свой первый рабочий день у него случился как раз в день покушения Веры Засулич. У меня здесь есть, на самом деле, портрет этого Кони. Обратите внимание, очень пронзительный такой взгляд, умудрённый опытом человек. Он, кстати, подсказал сюжет романа «Воскресенье» Толстому, и вообще, он с Толстым очень дружил и общался часто. И ещё один очень показательный факт – он специально не женился, не заводил детей, по причине того, что он понимал, что это обременит его в плане принятия каких-то решений. Т.е. ему придётся идти на какие-то компромиссы. И он всегда говорил, что у меня моя жена – это юстиция. Это очень сильный, серьёзный шаг на самом деле. На самом деле пожертвовал фактически своим семейным счастьем. Ну а теперь, собственно, уже про ситуацию, о которой мы поговорим. Значит, Вера Ивановна Засулич – это была девушка, по воспоминаниям, не очень красивая. Есть её портрет, мы его повесим здесь фоном, потому что он не в очень большом разрешении, поэтому я его не стал распечатывать. Она пострадала, я не буду её всю биографию рассказывать, она в итоге, как я говорил, пострадала от Нечаева. Нечаев, если вы вспомните предыдущую лекцию, он занимался тем, что из Европы посылал письма всем, кого знал. И, соответственно, такие письма, такое письмо было и у Засулич. Она по нему села, потом вышла, и в тот момент готовилась так называемый «процесс 193». Мы об этом процессе поговорим более подробно, когда я буду рассказывать про историю «Народной воли». Дело в том, что это со всей России собрали людей, которые ходили в народ, и привезли их в Петербург. И пытались из этого процесса сделать как бы некий, т.е. из этих людей пытались сделать некую всероссийскую организацию. Хотя в первый раз многие встретились в зале суда. Никакой связи между ними не было? Практически нет. Там были какие-то кружки. Единое руководство? Нет. Никакого на тот момент ещё единого руководства не было. Это как раз благодаря этому процессу люди начали задумываться. Соображать, да. Да, что надо бы нам как-то централизоваться, объединиться, т.е. правительство это вот. Значит, параллельно с этим был так называемый «процесс 50», где впервые было достаточно большое количество женщин, и вот какое впечатление опять-таки вот… Наша история сегодняшняя, она не столько про покушение, сколько про реакцию общества на это покушение. Значит, как реагировало общество на этот «процесс 50»? Во-первых, на этом процессе была знаменитая фраза Софьи Илларионовны Бардиной, которая сказала: «Преследуйте нас, за вами пока материальная сила, господа. Но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи, увы, на штыки не улавливаются». Вот это то, что наша власть, не важно когда, что в царское время, что в советское время, что сейчас, не всегда понимает, что идеи на штыки не улавливаются, что надо очень чётко работать, особенно с молодёжью, грамотно, не топорно, а грамотно. И этим дамам… Тут я тебя дополню – идеи могут быть не совсем о том, и работать царское правительство с коммунистическими идеями, например, не могло. Царское правительство должно было умереть для того, чтобы эти же идеи жили дальше. Царское правительство могло что-то как-то противопоставить или, по крайней мере, как-то сгладить эту историю, но как мы видим дальше, если революционеры понимали, что такое пиар, и качественно его использовали, то царское правительство, особенно этим был славен наш прекрасный Николай II, вообще не догоняло. Оно считало, что эти газеты, общественное мнение… Это фигня какая-то. Это какая-то фигня, что вообще этому уделять внимание? Прокол был полный, в медийном отношении прокол был полный. Да, ничто не ново. Да. Такой был, значит, деятель – Александр Львович Боровиковский, и он по поводу этого суда написал: Оставь, судья, ненужные вопросы… Взгляни - я вся в уликах: на плечах Мужицкая одежда, йоги босы, Мозоли видны на руках. Тяжелою работой я разбита… Но знаешь ли, в душе моей, на дне, Тягчайшая из всех улик сокрыта: Любовь к родимой стороне. Но знай и то, что, как я ни преступна, Ты надо мной бессилен, мой судья… Нет, я суровой каре недоступна, И победишь не ты, а я. «Пожизненно» меня ты погребаешь, Но мой недуг уж написал протест… И мне грозит - сам видишь ты и знаешь - Лишь кратковременный арест… А я умру всё с тою же любовью… И, уронив тюремные ключи, С молитвою приникнут к изголовью И зарыдают палачи!.. Т.е. уже начинается героизация вот этих вот барышень в обществе. Некрасов написал стихотворение: Смолкли честные, доблестно павшие, Смолкли их голоса одинокие, За несчастный народ вопиявшие, Но разнузданы страсти жестокие. Ну и вот Кони вспоминает, что в феврале 1877 года у принца Ольденбургского состоялся вечер для воспитанников и преподавателей учебных заведений, состоявших под его покровительством. Ну и там присутствовали разные лица, в т.ч. сенатор Хвостов. И он подходит к Кони и говорит ему: «Как я рад, что вас живу, мне хочется спросить вашего совета. Ведь дело-то очень плохо. – Какое дело? – Да процесс 50. Я сижу в составе особого присутствия». (Особое присутствие Сената было специально организовано для рассмотрения как раз политических дел). «И мы просто не знаем, что делать, ведь против многих нет улик. Как тут быть?» Т.е. сам сенатор говорит о том, что их свезли со всей России, а улик даже нет против многих. «Коли нет улик, так оправдать. – Нет, вы шутите? Я вас серьёзно спрашиваю, что нам делать? – А я серьёзно отвечаю, оправдать. – Ах боже мой, я у вас прошу совета, а вы мне твердите одно и то же слово, оправдать да оправдать. А коль оправдать-то неудобно?» Т.е. у сенатора такая моральная дилемма, как быть. «Ваше превосходительство, - выведенный из себя, раздражённо произнёс Кони, - вы сенатор, судья, как можете вы спрашивать, что вам делать, если нет улик против обвиняемого, т.е. если он невиновен. Разве не знаете, что единственный ответ на этот вопрос может состоять только в одном слове – оправдать. И какое неудобство это может представлять для вас? Ведь вы не административный чиновник, вы судья, вы сенатор. На что тот сенатор сказал «а что подумает он?». Кони сначала решил, что это про Александра II, нет, он говорил про министра юстиция Палена, под начальством которого тогда как раз Кони и служил. Ну т.е. эти процессы, что «процесс 50», что «процесс 193», они организовывались совершенно топорно, с нарушением всех процессуальных процедур. Ну, тут совершенно очевидно, что если нет улик, люди даже задержаны ни за что, доставлены, этапированы в столицу незаконно. А теперь представьте, они этапированы, они отсидели, и большинство из них… А теперь давайте отпустим. Позор. Да, давайте отпустим. Естественно, радикализация многих из них как раз происходила в этот момент, когда их брали ни за что, сажали ни за что, потом тебя отпускают, на самом деле, после процесса, и ты выходишь и думаешь, как бы это по-русски выразиться – какого …? Какого царя вообще со мной так поступили? Ну вот. И, значит, вся эта братия, она сидела в доме предварительного заключения на Шпалерной улице, тебе небезызвестной, так называемой Шпалерке. И, соответственно, здесь ещё надо сказать про, я уже упоминал, про казанскую демонстрацию тысяча… При нас она называлась улица Каляева. Да-да-да. Шпалерная рядом, а вход с Каляева был. Каляев тоже был видный паренёк. Я надеюсь, мы его ещё осветим впереди. Да-да-да. Осветим ещё как, на самом деле. Я скажу в конце, сделаю анонс приятный москвичам. Я просто проведу на майских праздниках экскурсию по Никольской улице, как раз скажу, как этот Каляев где и что сделал. Значит, очень интересно, опять-таки, замечание про эту казанскую демонстрацию. Напомню слова, что это была такая массовая политическая демонстрация. По некоторым данным, там было до 400 людей, там впервые был поднят красный флаг с надписью «Земля и воля», Яков Потапов молодой его поднимал. Древка не было, поэтому его как-то приподнимали над собой, даже подкидывали. Ну и как бы вот что Кони пишет: «Извозчики и приказчики из лавок бросались помогать полиции и бить кнутами и кулаками "господ и девок в платках" , - так они их называли, т.е. в пледах, - Один наблюдатель уличной жизни рассказывал Боровиковскому…» Опять –таки, очень важно – девок в платках – вот. Т.е. вот этот вот плед, вот это всё как бы атрибуты некой субкультуры, чтобы вы понимали. Это как, не знаю, ирокез, косуха. Хипстеры. Да-да. Тут вот плед, мужская, значит, короткие волосы, мужская шапка каракулевая. Значит, господ и девок в платках. Кнутами лупили? Да. И вот один, значит, купец говорит: «Вышли мы с женой и дитей погулять на Невский; видим, у Казанского собора драка... я поставил жену и дите к Милютиным лавкам», - это лавки, которые идут по Невскому проспекту от грибанала до Думской улицы, - засучил рукава, влез в толпу и - жаль только двоим и успел порядком дать по шее... торопиться надо было к жене и дите -- одни ведь остались!" - "Да кого же и за что вы ударили?" -- "Да кто их знает, кого, а только как же, помилуйте, вдруг вижу, бьют: не стоять же сложа руки?! Ну, дал раза два кому ни на есть, потешил себя - и к супруге...» И вот, значит, этого Боголюбова, про которого сейчас речь пойдёт, его как раз на этой демонстрации взяли и поместили в эту шпалерку. Значит, тем временем Засулич, которая пребывала тогда в Петербурге, а неё, надо сказать, судьба была не сахар. Она, например, воспитывалась в Москве, в пансионе, где вообще было принято пороть, таскать девок за уши, ну вот опять-таки Россия, которую мы потеряли. Художник Ярошенко, он вообще военный, он заведовал, был одним из, так скажем, топ-менеджеров, по современному говоря, в производстве патронов. Тогда, как раз после реформы, встал вопрос о том, что надо бы как-то бумажные патроны на нормальные заменить, а ничего не было – ни специалистов, ни заводов, и прочее. И вот он как раз занимался организацией и за 2 года это всё организовалось. Он учился в кадетском корпусе, и там тоже пороли так, что, по воспоминаниям некоторых, некоторые малолетки, они, извините, просто гадили во время этого, прямо в этих всех нечистотах, в крови их пороли, и потом, бездушных, уносили. Такие были, значит, порядки. И вот она… Желающим могу порекомендовать повесть гражданина Помяловского «Очерки бурсы», там про церковное заведение весьма и весьма… Да. И вот что характерно, опять-таки, к вопросу о женской доле в тот момент. Вот она пишет в своих воспоминаниях, Вера Засулич: «Мне кажется, что лично меня толкало жадно ловить все, что говорило о каком-то будущем, мое отвращение от будущего, которое сулило мне сложившиеся общественные условия». Это ключевой момент. Сложившиеся общественные условия готовили ей определённое будущее – «гувернантка. Все, только не это!» И дальше она пишет: «Еще до революционных мечтаний, даже до пансиона, я строила главные планы, как бы мне избавиться от этого», - от этой участи, - Мальчику в моем положении было бы, конечно гораздо легче. Для его планов будущего широкий простор…И вот этот далекий призрак революции сравнял меня с мальчиком». Т.е. вот эта одна из ключевых фраз. Когда негде самореализоваться женщине, а в революции ты своя, ты как бы брат, сестра, жена, кто хочешь, ты на равных, ты, пожалуйста, работай, как все, к тебе относятся с уважением, как все. Я могла мечтать о «деле», о «подвигах», о «великой борьбе»… «в стане погибающих за великое дело любви». Я жадно ловила все подобные слова: в стихах, в старинных песнях: «скорей дадим друг другу руки и будем мы питать до гроба вражду к бичам земли родной», - в стихах любимого Лермонтова и, конечно, у Некрасова. А, вот. Отличное стихотворение. И как же, соответственно, в обществе думали поступать с этими прекрасными людьми. Вот, например, характерное четверостишие, которое печаталось в газете: Ах, надо, как надо Для этого стада, Для стара и млада Лозы вертограда. Вертоград – это виноградник. Ну т.е. всех надо просто пороть. Это, конечно, поможет ситуации. Если всех просто выпороть, они, конечно, все одумаются и всё. И ещё один момент я бы хотел зачитать, как происходили прения: «Пытались говорить и о социализме, и наивные, - это всё воспоминания Засулич, - наивные же то были речи! Один рыжий юноша, напр., с жаром ораторствует перед группой человек из 10: - Тогда все будут свободны, ни над кем никакой не будет власти. Всякий будет брать, сколько ему нужно, и трудиться бескорыстно. - А, если кто не захочет, как с ним быть? - задаст вопрос один юный скептик. На нервном лице оратора выражается искреннейшее огорчение. Он задумывается на минуту. - Мы упросим его, - говорит он, наконец, - мы ему скажем: друг мой, трудись, это так необходимо, мы будем умолять его, и он начнет трудиться. Я, кстати, так сказать, отскочив чуть-чуть в сторону. Вот когда вы заходите в какое-нибудь советское заведение, построенное при советской власти, видите там, например, кафельную плитку. Она, как правило, выглядит как чешуя больной рыбы, вот такая вот. Происходило это, вот такое качество работы, оно ровно по одной причине – что сзади с вертоградом никто не стоял, тебя никто не контролировал, а предполагалось, что ты будешь работать на совесть. Вот, когда вы видите эти ужасы больной рыбы, это работа на совесть. Вот такая у людей совесть и вот такое качество они выдают без надсмотрщика. Сейчас эти рассказы читать и слушать очень интересно. Мы его уговаривать будем. Сейчас ты его уговоришь. Он тебя пошлёт и скажет «а что ты хотел за такие деньги? Сейчас я тут надрываться буду». Фамилия этого рыжего юноши, который так говорил, была Ижицкий и, значит, его коллеги шутили – «если Ижицкий к кому-нибудь пристанет, то, наверное, уговорит, самого ленивого упросит». Достанется тебе от некоторых граждан, которые считают, что в Советском Союзе не было кафельной плитки в стиле чешуи рыбы. Ну, посмотрите на плитку, которая на полу лежит, на ровность стен. Я вот тут недавно, когда у нас Олимпийские Игры были, я выехал на Олимпийские игры и отправился в Роза-Хутор, где там всякие лыжные соревнования. А там туда проложили электричку, там, короче, кругом, ну там река течёт, мосты, а самое главное – заборы, стоят заборы, чтобы туда никто не подлез. Так вот, глядя на заборы, я не успевал слёзы вытирать, потому что рабочие, совершенно очевидно, узнали о том, что есть отвес, это вот знаешь, который вертикальный, и уровень, который вот ровно. Потому что смотреть – только слёзы вытирать. Нет наших этих заборов из горбыля, налево-направо, как же так, что раньше вам мешало ознакомиться с этими великим изобретениями человеческой цивилизации? Так-так. В общем, короче, в этой демонстрации у Казанского собора, ты, кстати, посматривай на часы, когда будет полтора часа, ты мне скажи, потому что… Дементий, сколько? 43 минуты. Значит, друзья мои, если мы что-то не успеем, просто Дмитрий Юрьевич Пучков высказал мне такую ремарку, что давай ещё больше, подробней про показания. Конечно. Поэтому мы так будем перетекать плавно из выпуска в выпуск, потому что тема долгая, длинная. Более того, мы потом ещё вернёмся, отмотаем, потому что мы будем говорить про Желябова и Перовского. Ну и, соответственно, привезли этого Боголюбова (Емельянова), у него одна была фамилия настоящая, вторая – нет, в этот дом предварительного заключения. Губернатором тогда был Трепов. Его многие не любили за его такое солдафонство, потому что тогда царила такая либеральщина на волне реформы Александра II. Трепов, он был такой солдафон, посаженный управлять городом. И до него дошли слухи, что в этом доме предварительного заключения, там просто, я не знаю, курорт. Я когда буду рассказывать про Желябова, который там сидел как раз во время «процесса 193», я более подробно расскажу, с чем он там столкнулся. Там не то чтобы, конечно, курорт был, но очень свободные были нравы, там все перестукивались, перезванивались, ходили на прогулки. Висели так называемые кони – это такие, значит, скрученные простыни или верёвки, по которым они передавали прямо по всему двору книги себе, еду, чего угодно. И он приехал туда это дело проверить, зашёл и просто ошалел. У него в голове есть определённое представление, что такое тюрьма, где содержатся преступники, тем более, политические, а тут, значит, вот такое. Вот ведь солдафон проклятый. Обрати внимание, что постоянно хотят дисциплины и порядка, но тот, кто наводит дисциплину и порядок – это мерзкий солдафон, это недопустимо. Это мерзкий солдафон, да. Все менты – козлы, все ФСБшники - уроды как бы, значит и т.д. Теперь они там. Так-так, и. Я не могу не сказать про этот замечательный поступок, когда Временное правительство мудро поступило – оно упразднило одновременно, значит, полицию и жандармерию, и параллельно объявило амнистию, по которой вышло до 80% уголовников. Я, по-моему, уже говорил об этом. Птенцы Керенского, да? Ну это же мудрый поступок, как бы понимаете. Ну и, соответственно, и вот там гуляют, значит, 3 человека – Каден, Петропавловский, Боголюбов. Трепов проходит мимо, они сняли шапку. Ну он что-то им там крикнул, они сняли шапку, он прошёл. И когда он возвращался обратно, Боголюбов, логично предположив – 1 раз шапку снимал, достаточно, во второй шапку не стал снимать. Трепов, надо сказать, он просто уже и так был на взводе, ты же понимаешь, когда военного человека доведёшь до белого каления, то он как бы вот. И он, как бы его это возмутило – «Почему без шапки?!», и рукой её попытался сбить. Люди, которые сидели в камерах, они за всем этим наблюдали, и им показалось, что Трепов его ударил. Т.е. там ресничек не было, чтобы никто ничего не видел? Не-не, ты что. Полный раздрай. Им показалось, что он его ударил. А поскольку, опять-таки, как мы уже выяснили, и выясним ещё в дальнейшем, там большинство сидело не то чтобы ни за что, но совершенно незаслуженно в контексте данной ситуации, и нервы у всех были напряжены. Там просто начался в этот момент какой-то ад. Кто-то схватил кружку, кто что-то, они начали колотить, значит, об эти вот решётки и прочее. Это, знаешь, как вот во время футбола играют, попадает мяч к какому-то нелюбимому игроку, и весь такой зал «ууу», не зал, а этот, стадион. В общем, Трепов распорядился Боголюбова высечь. А надо сказать, что Боголюбова, по закону, могли высечь только уже, когда он попал бы, например, в места заключения. А в этот период не имели, по закону. Т.е. был уже осужден и посажен. Да-да-да. Это дом предварительного заключения? Да, ещё суда не было, понимаете, ещё суда над Боголюбовым не было. Следственный изолятор. Да, совершенно верно. Но Трепов, на самом деле, он как бы, прежде чем, т.е. он сказал, что надо высечь, но прежде чем привести этот приказ в действие, он поехал посоветоваться. Сначала он поехал, значит, к министру Лобанову-Ростовскому, его не оказалось дома, потом он поехал к главе Третьего отделения Шульцу, тот очень мудро умыл руки и сказал «вообще-то это вопрос юридический, поэтому я тут ничего решать не могу, езжайте к министру юстиции Палену». Ой, блин, забыл картинки, где это министерство находилось, но потом покажу. И он поехал, поехал он в бывший дворец Шувалова, это, короче, на Итальянской улице такое голубенькое здание в стиле барокко, Чевакинский построил, там сейчас музей гигиены. Там тогда находилось министерство юстиции, вот он туда приехал и Пален как раз сказал «конечно, их надо вообще», вообще в конь и в гриву, да. Кони, который тогда был, условно говоря, таким замом Палена по ряду вопросов, он был тогда в Петергофе. Трепов хотел с ним посоветоваться, но Кони не было. Кони возвращается, и Пален ему рассказывает про эту ситуацию, ну Кони возмущён как бы, Пален говорит – «а что тут, их всех надо», и он показал такой жест – «вот так вот их надо». Меня все эти, тут прямо Кони пишет далее, он употребил нецензурное слово, значит, все уже достали. Задрали. Да, и вообще надо пригнать туда пожарную машину и поливать их всех холодной водой, и там если не будут слушаться, то их всех вообще расстрелять. Ну это многое говорит вообще об адекватности. Т.е. понимаете, в управлении государством нужно как-то вообще быть, обладать какой-то государственной мудростью и понимать вообще, где надо поливать с холодной водой, а где не рекомендуется этого делать, мягко говоря. Я подозреваю, что это уже был крик отчаяния, бессилия. Непонятно, что делать, непонятно, за что хвататься. Вот, вот – ключевая мысль. Дмитрий Юрьевич Пучков не только литературный критик, но и политолог, хочу заметить. Геополитик. Геополитик. Сейчас наши диванные войска расскажут вам про геополитическую ситуацию 19 века. Абсолютно ты правильно подметил. Дело в том, что это было внове. Т.е. раньше что? Раньше были уголовные преступления, ты знаешь. Какой-нибудь крестьянин зарубил старушку. Помещиков, как правило, не судили, потому что помещики умели вот. Но если не было, могли засудить. А тут какие-то девки в платках, понимаете, ходят, кого-то, чего-то агитируют. Причём ведь главное – не понятна их мотивация, чего им дома не сидится, они ходят к каким-то крестьянам, школы воскресные открывают, и не поймёшь. Им говорят – «девушка не должна этим заниматься, ты будущая мать и траляля». А она им условно говорит – «не пошли бы вы, я вообще самодостаточная личность и хочу жить, как хочу». – «Да как ты можешь, да вообще ты нехристь, и т.д. и т.п. И вот абсолютное как бы непонимание, и надо сказать, что вообще, на самом деле, изначально Пален, они думали о том, что делать с этими заключёнными, ещё не заключёнными, ещё даже не осуждёнными людьми, которые сидели по этому процессу. Он выезжал даже к великому князю Константину Александровичу, одному из самых либеральных наших князей, который там был и в Царстве Польском, так он там попребывал, что довёл это всё дело до восстания в 1863 году. Он был начальником флота. Надо сказать, что его племянник, Александр III, его просто на дух не переваривал вообще, и когда вступил на трон, он его, естественно, сместил. И вот он настолько его не переваривал на дух, что он туда поставил другого великого князя. Кушать не мог. Да. Алексея Александровича, впоследствии получившего прозвание «князь Цусимский». Настолько ему хотелось этого Константина сместить, что он даже вот этого туда поставил, кто угодно, только бы не этот. Там ещё про княгиню Юрьевскую, монаргатическую жену Александра II, это мы уже потом дальше поговорим, когда про «Народную волю» пообщаемся. В общем, короче, он заехал, этот великий князь, как писал Кони, стал его импонировать и как-то вообще это дело спустил на тормозах. Пален плюнул, короче, и решил – будь что будет. В общем, выпороли этого Боголюбова, новость моментально разнеслась по городу среди тех, кого… А как это технологически происходило? Что там было? Что когда пороли? Да. Розги, прутья? Его розгами. Более того, сделали всё, чтобы это все слышали, т.е. его вели театрально, расстилали, потом его пороли в коридоре, слышны были его, значит, эти, ну это не очень приятная процедура, меня, слава Богу, не пороли, но я могу догадаться, тем более же делали всё со знанием, ты же понимаешь. Выпороли не до смерти, но, более того, это было даже не столько физическое унижение, сколько моральное унижение. Т.е. как бы это такое надругательство над человеческой личностью и вообще революция, по большому счёту, если честно, мне кажется, по этой причине произошла. Не только по причине того, что жрать было нечего, а то, что многих людей, я не знаю, говорил, наверное, тебе. Егор Яковлев, мы в разговоре с ним постоянно об этом вспоминаем, что основное требование у многих рабочих было, чтобы к ним мастера и прочие обращались на вы. Это о чём-то говорит, наверное. Конечно, да. Т.е. как бы вот есть определённая, понимаете, нематериальная составляющая, которую как раз не догоняла. Т.е. она, власть, в основном, думала какими-то простыми категориями – денежное довольствие, карьерный рост. А вот, как говорится, к людям душа просит, вот это… Ветер перемен задул, а ведь так хорошо всё было. Да, а так всё хорошо начиналось. Это ещё один из парадоксов данного периода времени, потому что вот Россия такая страна. Как только отпускаешь вожжи, сразу начинается какое-то просто, какое-то месиво, какое-то брожение умов. И реально не понимаешь, что с этим делать. Вроде как гайки закручивать – ещё хуже будешь, вроде как всё дело спускать на тормозах, так они могут в итоге прийти и власть взять. Известный тезис: «не можешь победить – возглавь» ещё не осознали, по-моему, даже до сих пор. Итак. Зато В.И.Ленин, которого сейчас кто как не клеймит, он как раз это очень всё прекрасно понимал, в отличие от тех, кто щёлкал клювом, простите меня за это выражение. Ну и вот, новость эта моментально расползлась по городу. И было решено Трепову отомстить. Я прочитал огромное количество литературы и даже выпуски, и всё, ну есть, конечно, есть такие документальные фильмы, боже, выколите мне глаза и уши. А есть как бы действительно, ну вот опять-таки мною историк Олег Бедницкий рассказывал про этот эпизод, но мало где говорится, я вот это практически не встречал, что перед тем, как Засулич решила убить этого Трепова…. Засулич, короче, она, она даже не знала этого Боголюбова. Это необязательно. Да, но её настолько потрясло это просто, её душу, что она вот всё, она решилась отомстить. Вместе со своей подругой, кстати, Коленкиной, которая параллельно должна была покушаться на прокурора Желяховского, это как раз главный обвинитель этого процесса 193. Об этом тоже, кстати, не всегда и не везде говорят. А вот извини, перебью. Постольку поскольку выпороли, то, по всей видимости, это совершенно законная, не в данном случае, а в общем и целом, это совершенно законное наказание, которое процветало по всей стране. Вот ты что-то там сотворил, нарушил. Я помню, даже есть картина такая известная. До 1860-х годов, надо сказать. А это мы про какой год говорим? Это мы сейчас говорим уже про 1877 год, это уже после всех реформ. Я задумался. Домик-то наш построили в 1875, если я правильно помню. Да-да-да. Вот, его построили и как раз…Его строили именно под одно, его вообще по американской системе строили, и как раз это была некая новая образцовая тюрьма, первыми клиентами которой как раз и стала вот эта вся братия, которая туда и заехала. Т.е. пороли всех, на совершенно (нарушителей), на совершенно законных основаниях, повсеместно, а это просто случай из ряда вон, потому что это известный человек, которого наказали незаконно, да? Александр II отменил, ну т.е. дворян это не касалось до этой отмены, а Александр II отменил телесные наказания, это была одна из как раз таких «бельмо на глазу» российской системы, потому что это был а дикость. Более того, пороли ведь, и знаменитое стихотворение Некрасова «Вчерашний день, часу в 6 или 7, я не помню, зашёл я на Сенную, там били девушку кнутом, крестьянку молодую». Более того, я даже знаю, где конкретно это происходило. Это на Сенной площади, там, где у здания бывшей гауптвахты такое, с фронтоном здание. Мы поговорим ещё об этом, я всё никак не могу дойти до этого момента, рассказать про Россию, которую мы потеряли, это тоже очень важно. Есть известная картина, где крестьяне провинившиеся сидят возле какого-то госучреждения в очереди на порку. Да-да-да, им давали записочку, типа этому всыпать столько то. Они, сами баре этим не занимались. Не, ну были, конечно, прогрессивные либеральные баре, но были такие, которые порку… Представляешь, сейчас возле отделения милиции на порку? Нет, ну понимаешь, порка – она вообще не считалась чем-то, ну вот И.С.Тургенев, наш русский классик бла-бла-бла, весь из себя такой европеец, в Парижах живший, там Полина Виардо, туда-сюда, боже, как его мамочка порола в детстве. Она его порола до тех пор, что в какой-то момент он просто, ему сколько там было, не помню, 9 что ли лет, он просто взял какие-то свои жидкие вещи, пожитки, и пытался убежать из дома, потому что он не понимал, за что его порют. А она его просто вот порола, он говорил «мамочка, за что ты меня порешь?» - «А вот будешь знать, сам знаешь, за что». А он не знал. Вот такие были нравы, понимаешь, родная мать как бы. И таких случаев вообще вагон и маленькая тележка про эту порку. Короче, порка – она… более того, я читал воспоминания, значит, купеческих нравов, и там это просто была такая профилактика, и иногда даже, значит, в Вербное воскресенье считалось просто вербой этой немножко хлестнуть тебя, т.е так, чтобы ты тоже не забывал. Не больно, но чтобы не расслаблялся. Это меня тоже поразило. В общем, короче выпороли его, и Засулич решила отомстить. Но… Она была членом какой-то организации? Нет, она не была членов никакой организации, но надо понимать, что они там друг с другом как-то общались, т.е.. Во-первых, её снабдили револьвером «бульдог», это такая система называется, повесим, я пришлю фотографию. Известный револьвер, я как уже говорил, потом из такого же револьвера, значит, американского президента стреляли. Он был просто маленький и убойный. Но параллельно с ней такой известный народоволец Фроленко писал: «Из Саратова попадаю в Петербург, здесь необыкновенное оживление. Многих предварительно выпустили до окончания суда 193». Т.е. предварительно выпустили, не нашли ничего, просто идите, чего тут будете сидеть, казённый хлеб жрать. А надо ещё упомянуть, что их же привезли с разных там краёв, областей страны, они выходят в столицу, у них вообще никого нет, ничего не знают. Т.е. их туда доставили и под зад коленкой. Ну, естественно, им старались помогать, тот же самый Перовский, о котором мы будем говорить, организовывали такое вот, значит, как бы это сейчас сказать, я не знаю, не флешмоб, некий социальный проект, да. Я читал новости – две замечательные девушки организовали в сети, когда случился этот теракт, чтобы народ подводил друг друга бесплатно. Вот. Аж целый сайт забабахали под это дело. Соответственно, им как-то помогали, поэтому они каждый друг с другом общался, кто как мог. Но Засулич не была никем делегирована, она решила это сама. Хотя опять-таки, вот на канале «365» я видел передачу с двумя специалистами по этому вопросу. Там они утверждали, что кто-то ей оттуда чуть ли не из Европы помогал. Но в помощь Европы в данном случае я не очень верю, скажу честно. Но вот, в общем, суть в том, что вот этот вот Фроленко пишет, происходит история с Боголюбовым. «По приказанию Трепова его наказывают розгами в Петербургском доме предварительного заключения, поэтому после нового года «троглодитами», - «троглодитами» называли людей, которые потом организовали партию «Земля и воля», - намечается отомстить Трепову за Боголюбова. Нанимается комната. Попко с товарищами поселяются там и начинают выслеживать Трепова. Но пока это делалось, Вера Засулич идет к нему и стреляет». Что говорит о том, что она действовала одна. Вот. Причем тут надо заметить, что вот этот вот господин Попко Григорий Анфимович, но он мало того, что сын священника, в очередной раз. Учился в духовной семинарии, что опять –таки о многом говорит. Участвовал, значит… Он учился в Новороссийском университете, это в Одессе, нынешний университет Мечникова. Там у них было такое общество - «Башники» они назывались, потому что они в башне, где сейчас краеведческий музей, насколько я знаю. Я в Одессе не был, но мечтаю туда попасть, надеюсь. Вот. И, соответственно, вот этот вот господин Попко, он в городе Киеве в 1878 году кинжалом зарезал Густава Эдуардовича фон Гейкинга. Это глава шефа жандармов. Со спины, причем это отличное описание очевидцев. «Повернув с Крещатинской улицы на Бульварную пройдя несколько шагов по тротуару возле забора дома купца Некрасова Вощинин, - это приятель Гейкинга, с которым они прогуливались, - Вощинин заметил, что Гейкинг, говоривший в это время очень оживленно, вдруг покачнулся назад, а затем судорожно раскрыл рот и замолчал. На Вопрос Вощинина, что с Гейкингом, последний сказал не сразу: «Меня убили. Ловите убийцу». Повернувшись лицом к бульвару, Вощинин только тогда заметил в шагах сорока от себя убегающего убийцу, который во время разговора Вощинина и Гейкингом успел тихо подкрасться сзади и нанести Гейкингу кинжалом рану возле поясницы». То есть вы можете себе представить, да опять-таки, что посреди белого дня. Мы когда будем говорить про убийство Мезенцева, ну просто один в один практически. Подкрался. Зарезал кинжалом и убежал. Более того, за ним погнались, за этим Попко. У него был револьвер, там был пятнадцатилетний мальчик, он, значит, выстрелил, не попал, а крестьянин ему наперерез выскочил, он его убил просто прямо вот прямой наводкой, крестьянина, того человека, за которого они борются и все такое прочее. Но и городового там ранил два раза. Вот такие вот товарищи тоже планировали убить Трепова, но Засулич их опередила. Значит, как это произошло. Я прошу прощения, не распечатал этой картинки, но я пришлю, мы повесим здесь. Где вообще это дело было. Если вы стоите спиной к Адмиралтейству и смотрите соответственно на главный луч вот этого трилучника, трилистника, трезубца, то слева у вас Невский проспект, справа начинается Измайловский, а это у вас Гороховая улица, которую в свое время называли «Невский проспект для простых». Потому, что там прогуливались купчишки и прочее. По Невскому чистая публика, а там… И вот здание, которое стоит на углу Гороховой и Адмиралтейского проспекта, такое серенькое и белыми колоннами, на барельефах такие смешные пупсики изображены. Это как раз дом градоначальника. В то время любой смертный человек мог прийти на прием к градоначальнику, записаться и попасть, если у вас была причина. Засулич пришла к нему в феврале 1878 года, а вся эта история произошла летом 1877 года. Записалась на прием, под именем мещанки Елизаветы Козловой. Причем потрясающая была причина придти на этот прием - выдача справки о поведении. Ей нужна была. То есть опять-таки хочу обратить внимание на контекст ситуации, для того, чтобы ей якобы куда-то надо там поступить, она просила эту справку - свидетельство о поведении. Но и соответственно. Т.е. что она хорошо себя ведёт? Да, что она хорошо себя ведёт. Тоже вот, опять-таки, представьте себе, сейчас вот я к Полтавченко прихожу и говорю: «Знаете, мне нужна справка о поведении». Что я вот в миру Павел Петров, хорошо себя веду. Будьте добры! А то вот кровавая гэбня не хочет меня на работу брать, а так хочется. Ну и Полтавченко, поскольку человек военный, говорит: «Ну, постригись, и в принципе дам тебе». Приходи уже как человек. Я хочу сказать, друзья мои, что я каждое лето уже 15 лет вот так… Так что увидите меня вот в таком состоянии. Недолго осталось. Вот. Она пришла за этой справкой и, соответственно, Трепов там был. Она была не одна, естественно, там было несколько просителей, посетителей. Трепов вышел к ним, и в определенный момент она достала револьвер и выстрелила в него. Значит, потом и она сама писала, и многими утверждалось, что она стреляла не целясь. Может быть. Я не знаю. В общем, короче, она попала в Трепова. Стреляла 1 раз? 1 раз. Она выстрелила один раз и сразу же отбросила револьвер. Контрольный за левое ухо? Не-не-не-нет. Всё-таки ещё… Самодеятельность сельская. Да, конечно, это был такой акт больше эмоциональный, конечно же, нежели… Вообще, забегая вперед, могу сказать, что Засулич потом стала одной из яростных противниц идей террора. Как вообще в жизни все повернуто, страшно сказать. А куда попала? Попала куда-то в область живота и слава Богу, она, пуля не задела никаких жизненно важных органов. Повезло. Да, очень сильно. Но, потому что из револьвера… Друзья мои, мы будем говорить про покушение Александра Соловьева на Александра II, которое произошло в районе Дворцовой площади. Так там товарищ тоже с пяти-шести метров выпустил всю обойму. Не попал ни разу. Почему? Тоже расскажу. Вот. Ее скрутили. И дальше она в своих воспоминаниях, тоже потрясающий диалог. «Придется вас обыскать» - обратился ко мне господин каким-то нерешительным тоном, несмотря на полицейский мундир. Опять-таки заметьте, полицейский: «Придется вас обыскать». Настолько непривычная ситуация. Пришла баба стреляет в губернатора. То есть никогда не было и вот опять. То есть люди как бы даже. Он не знает, как к ней подступиться, что с ней делать. Ну, во-первых, она женщина, её облапать надо. Да, да, да. Во-первых, она женщина. Еще ладно был бы мужик. Но, и в принципе забегая вперед, могу сказать, что со всеми террористами, особенно до эсеровского момента обращались ну вообще прямо очень корректно. На самом деле. То есть уровень воспитания у тех, кто принимал вот этих людей, он был все-таки выше среднего, скажем так. «Для этого надо позвать женщину», - сказала она. – «Где ж тут женщина?» Действительно, где ж тут женщина, когда все бабы должны сидеть так сказать по домам, борщи варить. «Неужели не найдете? Сейчас же придумала. При всех частях есть казенная акушерка, вот за ней и пошлите» - посоветовала я. - «Пока-то ее найдут, а ведь при вас может быть оружие. Сохрани Господь, что-нибудь случится!» Стоит человек перед ней и говорит: «Ведь при вас может быть оружие!». Вот так вот представь – «Да, кстати совсем забыла». То есть «ничего больше не случится», - сказала она. «Уж лучше вы свяжите меня, если так боитесь». - «Да я не за себя боюсь. Меня не станете палить. А верно что, расстроили вы меня, болен я был, недавно с постели встал. Чем же связать-то?» Я внутренне даже усмехнулась. Вот. Я даже его учить должна, чем ему связать. Даже наручников не было. «Если нет веревки, можно и полотенцем связать». Это она ему говорит. Просто ситуация абсурдная абсолютно. Тут же в комнате он отпер ящик в столе и вынул чистое полотенце, но вязать не торопился. «За что вы его?» - спросил он как-то робко. - «За Боголюбов».- Ага. В тоне слышалось, что именно этого он и ожидал. Ведь скажет тоже, связана девка, два солдата держат. А он, берегись, пырнет. Вот. Значит, это уже солдаты к ней подошли. Приставили двух солдат. «И где это ты стрелять выучилась?» - шепнул он потом, - это один их солдат, над самым ухом. В этом «ты» не было ничего враждебного, так, по-мужицки. «Уж выучилась, не велика наука», - ответила я так же тихо. «Училась, да не доучилась», сказал другой солдат. «Плохо попала-то». Вот. Соответственно, в общем, её приняли. К Трепову заехал даже сам Александр II, Трепов опять-таки, значит, не очень уместно сказал «Рад принять пулю, Ваше Величество, которая, возможно, предназначалась для вас». Александру II это не очень понравилось, такая фраза. Со значением, молодец. Ну и, соответственно, стали думать, как судить эту женщину. В принципе, её можно было судить как раз таки в том самом Особом присутствии Сената, который был создан для политических вопросов. Но моментально все почему-то решили, я имею в виду все, кто имел отношение к её приёму, что это дело абсолютно не политическое, что это была какая-то личная месть, тут же родилась история про то, что она вообще невеста этого Боголюбова, хотя она его в глаза до этого не видела. И что, соответственно, надо отдать это в суд присяжных, они-то её точно за это замордуют, потому что пришла какая-то, значит, любовница политического преступника, стреляла в губернатора при исполнении должностных полномочий. Ну, это организованные попытки лишить дело политического окраса. Да-да. Более того, там половина людей реально думала, что в этом никакого политического окраса нет. Поэтому был организован суд присяжных, и её должны были судить судом присяжных. Председателем суда тогда как раз был А.Ф.Кони. Тут надо совершенно чётко вообще понимать, в чём заключается функции председателя суда. Председатель суда на решение суда никакого влияния оказывать не может. Председатель суда сидит в суде для того, чтобы наблюдать за чётким исполнением всех процедур, чтобы ни адвокат, ни прокурор не нарушали как бы… Регламент. Да. Чтобы, значит, подсудимые вели себя определённым образом, чтобы публика вела себя определённым образом. А тут ещё что надо сказать. В России ведь не было культуры общественных собраний и политических дебатов. Т.е. не знаю, во времена Пушкина это были какие-то великосветские салоны либо пирушки среди своих. Вот они собирались, человек 15-20 соберутся, бухнут, а у нас в нашей исторической литературе пишут, что это был литературный салон «Арзамас». Хотя они как бы собирались там, ели, пили, шутили чего-то… Кто-то, безусловно, что-то зачитывал вслух. Они все зачитывали, да. Но как бы, если бы мы сейчас посмотрели на это со стороны, нам бы не показалось это каким-то глобальным явлением и прочее. А вот так, чтобы там, понимаешь, как сейчас, я не знаю, «К барьеру» собираются люди и начинают дискутировать, этого не было. Т.е. это было вообще проявление некоего общественного сознания, а в таком плане оно могло быть либо на каких-то официальных банкетах; естественно, в церкви, где пастырь напутствовал, значит; и теперь, когда суд стал гласным, в суде. И поэтому заседания суда приобрели просто невероятную популярность. Дело дошло до того, что на заседания суда стали пускать по билетам. Их не продавали, их распределяли. Что не продавали, это ж всё-таки не театр, да. Их распределяли и получить их можно было только по блату, особенно на какие-то громкие процессы. И за деньги. Куда ж без этого, и за деньги. Корреспонденты, которые вели репортажи, в газетах всё выходило. Да, всё выходило. Ну вот, собственно, в этом и была одна из основных прелестей судебной реформы, что теперь суд стал гласным. Соответственно, народ просто жаждал хлеба и зрелищ, в данном случае люди ходили туда как на некие представления. Присяжные поверенные, по современному выражаясь, адвокаты, они многие становились звёздами, потому что раньше этой структуры практически не было, а сейчас стало возможным за счёт своих каких-то качеств – ораторских, или знания законов и прочего, реально повлиять на ход судебного процесса, потому что решения в итоге принимали 12 присяжных. Присяжные эти выбирались практически из всех сословий, кроме крестьянства, естественно, и, соответственно, перед тем, как состояться суду, с Кони была проведена воспитательная беседа. Сначала эта воспитательная беседа была проведена непосредственно министром Паленом, который сказал ему «ну, вы-то, Анатолий Фёдорович, конечно же сделаете так, чтобы её наказали, обвинили», на что Кони логично ответил, что «я сделаю так, чтобы суд прошёл должным образом, а уж что там – обвинят или нет, это от присяжных зависит». А затем вообще было нечто. Кони вызвали в Зимний дворец, да. Он прибыл туда. Более того, Александр II пообщался с ним теплей, чем со всеми остальными, что вызвало неудовольствие всех остальных. А остальные, это кто был? Ну там… Приглашение к царю – это всегда определённая честь. Там могли оказаться кто угодно. Там могли оказаться генералы, какие-то придворные, и т.д и т.п., сановники. Был некий постоянный штаб, который туда как на работу шастал, а были те, которых приглашали специально. И вот когда все увидели, что Кони вот так прямо чуть ли не обласкали, это вызвало, конечно, большую зависть. Александр II не говорил ни слова про этот процесс, и не говорил, конечно, Кони, типа там повлияйте. Слышь, ты. Да-да. Но он, как человек очень умный, воспитанный и прочее, очень тактично ему намекнул, что как бы мы ждём от этого процесса определённых результатов. Что Кони уже окончательно обескуражило, он оказался в таком, очень щекотливом положении, т.е. по идее об этом надо было говорить не Кони, а по идее об этом надо было говорить прокурору, который выступал обвинителем, а не председателю суда, а также адвокату. Вот эти 2 человека, они-то как раз и должны были, по идее, влиять на процесс, на умы и восприятие присяжных. Но с ними никто не говорил. Более того, когда стало известно, что этот процесс затевается, защищать Засулич выстроилась чуть ли не целая очередь, потому что все прекрасно понимали, что процесс будет громким и любой человек, который там выступит – это пиар не просто всея Руси, это пиар всего мира. И честь её защищать выпала адвокату Петру Акимовичу Александрову. Он уже и до этого, в общем-то, прославился неплохо, а здесь ему просто, значит, всё для тебя. Сколько там у нас? Дементий! Дима! Дима убежал. Полчаса ещё можем сидеть. Отлично. Вот, значит. Александров поступил очень хитро. Прежде чем мы поговорим про Александрова, тут ещё надо рассказать вообще про настроения, которые тогда царили в обществе. Трепова, надо сказать, не любили, как я уже сказал. Более того, после этого выстрела ходил такой стишок: Грянул выстрел-отомститель, Опустился Божий бич, И упал градоправитель, Как подстреленная дичь. Пулю из живота Трепова так и не смогли извлечь, и поэтому Салтыков-Щедрин, который с ним потом жил в одном доме, это на Литейном проспекте, он говорил, что боится встречаться с Треповым на лестнице, потому что тот в него может выстрелить. Остряк. У Салтыкова-Щедрина всё нормально было с этим делом. И дальше, соответственно, начинается вообще полный сюр. Сначала предложили быть обвинителем товарищу прокурору Жуковскому. Значит, этот Жуковский, Кони дал ему отличную характеристику, он был, в принципе, очень неплохим юристом, но. «Как-то, когда он ещё был в качестве официального лица в Костромской губернии и участвовал в проводах жандармского штаб-офицера, получившего другое назначение, - это очень характерный эпизод, хочу сказать. За обедом он сохранял свою служебную сдержанность, но когда свежий волжский воздух на пристани, куда все поехали провожать голубого офицера», - голубого офицера, имеется в виду, у них были голубые мундиры, а не потому что он там… Гэбэшник. Да. «усилил действие винных паров, он неожиданно для всех брякнул провожаемому, который хотел с ним поцеловаться:, - это было нормально тогда, поцелуй при прощании, - "Ты куда лезешь?! Чего тебе. е. т. м.?! Т.е. мать. Твою мать. Да. «Стану я с тобой, со шпионом, целоваться! Прочь, сукин сын!» Т.е. вот, опять-таки, меняются эпохи, меняется государственный строй, а отношение к правоохранительным органам среди узников совести, оно не меняется. Этот жандармский офицер ему ещё ничего не сделал, он про него ничего не знает, но просто потому, что он носит голубой мундир, я как бы не в курсе, может быть, он и сукин сын, этот жандарм, а может быть, и нет, но ему-то откуда знать? Претензия просто в том, что он жандарм. Жандарм априори всё. Вот. Ну и, соответственно, первому предложили этому Жуковскому. Он сказал, что «ему не понравилось бы бить стоящую в оправдание тех, кто бил лежачего». Вот умели они. Но самое главное, он, естественно сослался на то, что покушение Засулич носит явно политический характер, как бы кто что не преподносил, а ещё у него был потрясающий совершенно аргумент. «Обвиняя её, Жуковский поставит в трудное и неприятное положение своего брата-эмигранта, живущего в Женеве». Т.е. вы можете себе представить такое? У него есть брат-эмигрант, и соответственно, политический эмигрант. Соответственно, этот Жуковский вот здесь вот принимая участие, он будет дискредитировать этого брата. Это вообще какой-то сюр, для меня непонятный. А брат – политический эмигрант его на службе не дискредитирует? Понимаете, вот такое вот настроение. Это же всё равно, что у оперуполномоченного брат-уголовник, сидящий в тюрьме. Ты что вообще в органах внутренних дел делаешь, непонятно? Т.е. Жуковский первый отказался. Затем предложили, значит, тоже специалисту Андриевскому. И он задал логичный вопрос: может ли он в своей речи признать действия Трепова неправомерными? Ответ был отрицательный. «В таком случае я вынужден отказаться от обвинения Засулич, - сказал он, - так как не могу громить её и умалчивать о действиях Трепова». Для Андриевского этого закончилось тем, что он подал в отставку и потом просто перешёл в адвокатуру и стад адвокатом. Т.е. второй отказался. Люди просто отказывались быть обвинителями, в то время как защищать тянулась целая очередь, сюда никого это. Мы потом, когда будем говорить про С.Ю.Витте, мы увидим, что когда шла речь о том, что кому ехать в Америку разгребать эти Авгиевы конюшни после русско-японской войны, все понимали, что он будет… 2 человека просто отказались от этого, и тогда послали Витте. Ну и в итоге, значит, выпала эта, условно говоря, честь, товарищу прокурору Кесселю. Он был просто, как Кони пишет, с болезненным самолюбием, но с очень небольшим умом. Т.е. выбор был, мягко говоря, неудачный. Более того, Кесселя, опять-таки, как пишет Кони, обуял страх перед тем, как отнесутся в обществе, вы понимаете, и в кругу коллег к тому, что после отказа 2 его предшественников он всё-таки принял эту честь её обвинять. Т.е. у человека уже заранее был мандраж определённый, человек был не очень большого ума, в отличии от Акимова; ну и, соответственно, он был не очень знатным оратором, скажем прямо. А что сделал Александров? Александров, прежде чем участвовать в суде над Засулич, он посетил очень большое количество заседаний и очень внимательно изучал присяжных. Он смотрел, как кто на что реагирует, и он для себя понял, что Трепов пользуется популярностью у так называемых, опять-таки, что Витте называл «политика гостиного ряда», это всякие там купцы, лавочники вот эти. А вот у всевозможных чиновников средней руки, административных работников он как раз очень был непопулярный. Круто. Государственный служащий среди государственных служащих не популярен. И согласно закону у адвоката, т.е. присяжных, их, естественно, на суд приглашают в большем количестве, чем 12, и у адвоката, как у прокурора, есть возможность не объясняя причины 6 из них просто вывести из состава присяжных. Просто приходишь и говоришь «этот, этот, этот – досвидос». Просто. И он, соответственно, когда посмотрел список присяжных перед судом, он увидел, что там есть те самые купцы, лавочники и прочие, и он их всех просто, он оставил буквально 1 купца, больше не мог. Более того, поскольку Кессель не воспользовался своим правом, то, значит, Александрову удалось вывести не 6, а 11 членов этих присяжных. Замечательный пример, замечательный просто. Обратите внимание, суд присяжных – независимые граждане, не имеющие юридического образования, которыми руководит только совесть и здравый смысл. И вот, ловко посмотрев, грамотно подготовив, удалив тех, кто может сказать что-то не то, товарищ приступает к процессу. Так-так-так. При этом, ещё раз хочу сказать, прокурор ничего подобного, ему даже в голову это не пришло, понимаешь? Я тут вижу одно – что власть, она никогда ни с чем подобным не сталкивалась, никто не понимает, что делать. Государственный чиновник, при тебе фактически представителя государственной власти убить хотели, и не убили просто чудом. В него попали из револьвера, есть какое-то, как-то уравновесить – хорошо, он был не прав, но поротая задница и пуля в живот – это несколько разные вещи. Т.е. они вообще ничего не понимали, что происходит и что им грозит дальше, самое главное. Так-так, извини, перебил. В общем, Александров, выражаясь современным искусствоведческим языком, подготовил себе поляну, сделал всё для этого. Он убедился в том, что состав присяжных тот, который ему нужен. Дальше. Но, прежде чем дальше, я расскажу, где это всё происходило. Т.е. суд. Суд происходил в окружном суде. Где этот окружной суд находился? Я вам сейчас покажу одну картинку, тут, конечно, без поллитры не разобраться. Значит, это первая картинка. Здесь ориентиром может служить вот эта вот церковка. Это Литейный проспект. Ты даже не догадываешься, что сейчас стоит на этом месте. Большой дом. Прямо на этом месте сейчас стоит большой дом. Я же там служил. А ты там служил, видишь. Добро пожаловать в краеведение, товарищ Пучков. Будешь знать теперь, что там было раньше. Это вообще здание арсенала, потому что напротив, соответственно, был литейный двор, и там, значит, изготовляли у нас всю артиллерию. Вот этот вот соборчик, который вы видите, я его показывал в прошлый раз, это Сергиевский всей артиллерии собор, вот так вот выглядит. Он сейчас стоит на углу Литейного и бывшей Сергиевской, а ныне Чайковского. Фурштатской. Не-не, вот этот собор, конкретно этот собор, он на углу Чайковского стоит. А этот да – на углу Фурштатской. Значит. Не, какой Фурштатской, Шпалерной. Ядра лежат красиво, как в Америке. В Америке очень любят вот так вот складывать ядра. Вот этот собор, и там как раз виднеется вдали. Соответственно, если мы стоим лицом к Неве, то это левая часть Литейного проспекта. Собственно, Литейный, 4, этот адрес знают у нас многие, многие знают. Значит, потом этот арсенал, соответственно, когда была проведена судебная реформа, его переделали как раз таки под нужды вот этого нового суда. И вот теперь мы смотрим уже в сторону Невы. Вот так это всё выглядело, был главный вход. Вот Шпалерная, там это уже понятно, да. Вот, соответственно, здесь большой дом. Ну и вот ещё, это уже более близкая, значит, это открытка, увеличенная в -дцать раз, здание окружного суда. Вот здесь это всё происходило, эти, условно говоря, театральные действа. Соответственно, тут ещё надо сказать, что согласно воспоминаниям всех и статистике, на этот суд пришло огромное количество высокопоставленных чиновников. Там один из очевидцев говорил, что публика напоминала собой Млечный путь. Это имелось в виду, что так много звёзд было на грудях, как говорят у нас в культурном обществе, вот у этих персонажей. Т.е., например, тот же самый Кони, вы зацените, это крайне важно, в контексте того, что начнётся дальше. «На местах за судейскими креслами, - а это была такая VIP-зона, VIP-ложа, - сам престарелый канцлер светлейший князь Горчаков». Это, извините меня, человек, который ещё с Пушкиным в лицее учился. «государственный контролер граф Сольский, товарищ генерал-фельдцейхмейстера (т. е. начальника артиллерии) граф А. А. Баранов, восьмидесятитрехлетний граф Строганов, член Совета Министерства внутренних дел Деспот-Зенович (из жандармских генералов), - Деспот, Деспот-Зенович, - председатель департамента экономии Государственного совета Абаза, бывший петербургский генерал-губернатор светлейший князь Суворов». Это тот самый князь Суворов, о котором я рассказывал, он отказался подписывать адрес Муравьёва и сказал «я людоедов не чествую», ему напомнили вообще, что его, так сказать, что его бравый предок – Суворов, он как раз подписал бы, потому что у него всё было нормально с чувством служебного долга. «Несколько членов Государственного совета, петербургский губернатор И. В. Лутковский», - был генерал-губернатор и губернатор, - и много лиц, короче, по современному говоря, вице-губернатор, что бы вы понимали. «И много лиц судебного ведомства. В первом ряду - военный министр граф Д. А. Милютин, другие генералы и офицеры. На местах, отведенных для представителей печати, - Федор Михайлович Достоевский и Борис Николаевич Чичерин - известный историк русского права и философ, профессор Московского университета, крупный деятель либерального движения». Короче… Фактически цвет города. Так не фактически, а реально цвет города и империи там собрался, это только краткий перечень. Естественно, люди там чуть ли не на люстрах там висели. Более того, вокруг этого здания в этот день просто всё кишело, всё кишело такими вот… В мужских шапках. Такими вот, и я ещё хочу показать, вот такими вот. А это кто такой? А это тоже картина Ярошенко, она называется «Студент, но это, это, грубо говоря, надо так вот… Это-то сволочь, по роже видно сразу. Это нужно в паре смотреть. Это, грубо говоря, образ, соответственно, нигилистки… Отрицалова. А это образ нигилиста. Что про них только не думали. Например, когда шёл суд 193, в обществе муссировались слухи, что пользуясь стеснённым пространством и не очень хорошей освещённостью, подсудимые предаются половым сношениям прямо на скамье подсудимых. Ты делаешь такое лицо, а народ реально это вот, понимаешь, распространял. Представляешь, ты приходишь в суд, а там на скамье… Кого-то прут, блин! На скамье подсудимый… А на чёрной скамье прокурорская гнида. Как не стремиться попасть на эти судебные заседания, когда там такое, понимаешь. Атас. И реально они думали, что вот эти вот девки в платках, т.е. в пледах, с мужскими шапками, вот они когда остаются там одни с этими вот… Шлюхи. Вот с этими вот. При том, что шлюхи как раз выглядели нормальным, шлюшским образом. Это если дорогие. VIP-эскорт 19 века! Народоволка, опыт хождения в народ, пропаганды, дорого. Простите нас, конечно, за эти скабрезные шутки. Итак, давай вернёмся в зал суда. Зал битком, лучшие люди империи. Зал битком, цвет империи, и, соответственно… Тоже извини, опять перебью. А я правильно помню, что она на Литераторских мостках похоронена, или нет? Засулич? Ой, кстати, вот не знаю, нет, возможно, да, надо уточнить. Не помню, скажу честно. Так-так. Можем погуглить. Вот. Значит, начинается этот суд. Естественно, нервы у всех напряжены и сначала выступает Кессель. Нет, сначала, естественно, произносит речь А.Ф.Кони, абсолютно нейтральная речь, в которой он говорит о том, что присяжные должны помнить о том-то, прокурор должен помнить о том-то, адвокат должен помнить о том-то, публика должна уважать, значит, законы и правила поведения в суде, и всё в таком духе. Произносит свою речь Кессель – абсолютно бесцветную, просто как бы. Мало того, что он оратор был не очень хороший до кучи, так и речь у него была надуманная. И она вся была построена на том, что никакого политического подтекста не было, что это был акт личной мести, и вот такая вот она вся плохая и гадкая. А затем, затем наступает момент произнесения речи Александровым. И надо сказать, что он и так-то был златоуст, тут ещё вообще. Был такой, значит, государственный секретарь Перетц, почти что я. «Прокурор произнёс бесцветную речь, - писал он, - обвинитель действительно осрамился». Т.е. понимаете, да, люди понимают, что происходит и вот они с таким сталкиваются. Вот, кстати, цитатка, что Кони произнёс, можно ли это трактовать как, понимаете, какую-то предвзятость, послушайте, буквально 1 абзац. «На вас может подействовать обстановка предстоящего дела: это большое количество слушателей и некоторая торжественность заседания, несвойственная обыкновенным заседаниям. На это вы не должны обращать внимание. Для Вас, - это он к присяжным обращается, - кроме суда, подсудимого, сторон и свидетелей, ничего не должно существовать. Вы должны произнести приговор, отрешась от всех впечатлений побочных». Это наоборот, как бы очень правильная речь, что забудьте про эти звёзды, забудьте про этот накал страстей, про эту ажитацию, а занимайтесь своим делом. Что в этом плохого, в этой его речи? Адвокат Александров, конечно же, воспользовался бесцветной речью обвинителя Кесселя и запел соловьём. Но, дорогие друзья, как он запел соловьём, чем это всё закончилось, и самое главное, к каким последствиям это привело как для самой Засулич, как для Кони, как для судебной системы, как для революционного лагеря, для общества, для царя и для всех остальных, мы поговорим в следующий раз. Более того, как раз таки, поскольку я ещё расскажу про эту картину того же художника Ярошенко, называется «У Литовского замка», это типа Вера Засулич, типа. Я расскажу про этот Литовский замок, и заодно, наконец, будет возможность рассказать про чрева Петербурга и Москвы, потому что, как мы знаем, там, в Москве, например, якобы в кабаках собирались ишутинцы, нечаевцы и т.д. и т.п. Так что to be continued, и хочу сделать маленькое, небольшое объявление. Меня постоянно спрашивает народ, будут ли экскурсии на майских праздниках, будут, и как раз таки в Петербурге, и в Москве, их проведу немножко побольше, и там, и там посвящу как раз, темы будут, и я проведу классическую экскурсию «Убить царя» в Петербурге, потом расскажу в другой раз… Про песню группы Rainbow «Kill the king». Потом расскажу, как министра просвещения застрелил Карпович, про убийство как раз ещё министра внутренних дел Сипягина и т.д. и т.п. Это не значит, что я только об этом на экскурсиях рассказываю, я в рамках экскурсий рассказываю об этом. В Москве мы как раз поговорим про убийство великого князя Сергей Александровича и про все остальные дела. Меня очень просто найти, в любом поисковике «Павел Перец» забиваете, и там вся простыня аккаунтов, пожалуйста, пишите. Для тех, кто не может – линки под роликом. Линки под роликом. Так что to be continued, продолжение следует, по-моему, очень здорово посидели. Атас. Не просто фактический детектив, а какой-то сумасшедший дом. История родной страны гораздо страшнее литературных выдумок, гораздо и гораздее. И это только начало, друзья мои. Спасибо, Павел. С нетерпением ждём. До следующих встреч. Очень круто. А на сегодня всё. До новых встреч.

Биография

Вера Засулич родилась в деревне Михайловке (ныне урочище в Можайском районе Московской области) Гжатского уезда Смоленской губернии в обедневшей польской дворянской семье. Три года спустя () умер её отец, отставной офицер; мать была вынуждена отправить Веру, одну из трёх сестёр, к более материально обеспеченным родственникам (Макулич) в деревню Бяколово близ Гжатска . В 1864 году была отдана в московский частный пансион. По окончании пансиона получила диплом домашней учительницы (). Около года служила письмоводительницей у мирового судьи в

Вера Ивановна Засулич

Министр юстиции Российской империи граф Константин Пален обвинил председательствующего в суде по делу Засулич Анатолия Кони в нарушении законодательства и настойчиво убеждал его уйти в отставку. Прославленный юрист не пошел на уступки, за что был переведен в гражданский департамент судебной палаты. Но и граф Пален не избежал неудовольствия императора и был уволен со своего поста "за небрежное ведение дела Засулич".

Превращение бунтарки в террористку

Вера Засулич родилась в 1849 году в Смоленской губернии в обедневшей дворянской семье. В 1864 году она была принята в Родионовский институт благородных девиц в Казани. Спустя три года с отличием выдержала экзамен на звание домашней учительницы и переехала в Петербург. С работой по специальности не сложилось, и она отправилась в подмосковный Серпухов, где устроилась письмоводителем у мирового судьи. Проработав год в этой должности, Вера вернулась в столицу. Здесь она получила место переплетчицы, а в свободное время занималась самообразованием. В Петербурге Вера впервые познакомилась с революционными идеями, начав посещать кружки радикального политического толка.

В 1968 году судьба свела Засулич с Сергеем Нечаевым, который пусть не сразу, но вовлек молодую революционерку в деятельность своей организации "Народная расправа". 30 апреля 1869 года Вера Засулич попала в руки правосудия. Поводом для ее ареста стало письмо из-за границы, полученное для передачи другому лицу. Так Засулич стала одним из фигурантов знаменитого "Нечаевского дела", всколыхнувшего тогда все российское общество.

Почти год Засулич провела в "Литовском замке" и Петропавловской крепости. В марте 1871 года ее сослали в Крестцы Новгородской губернии, а затем в Тверь, где она вновь была арестована за распространение нелегальной литературы. На этот раз ее выслали в небольшой город Солигалич Костромской губернии, а в 1875 году Засулич оказалась в Харькове.

Несмотря на постоянный надзор со стороны полиции, Засулич вошла в революционный кружок приверженцев идей М. Бакунина "Южные бунтари". Объединив усилия "бунтарей-бакунистов", она попыталась поднять крестьянское восстание в деревне Цебулевка. Восстание потерпело неудачу, Засулич бежала в Петербург, где было проще спрятаться от преследования полицией.

В столице Вера оказалась на подпольном положении, вошла в общество "Земля и воля" и начала работать в нелегальной "Вольной русской типографии". Далее произошло событие, которое, по мнению историков, запустило кровавую машину политического террора в России и послужило поводом для одного из самых громких процессов царской России 70-х годов XIX века.

Что сподвигнуло Засулич совершить покушение на градоначальника

Летом 1877 года газета "Голос" опубликовала сообщение о наказании розгами народника Боголюбова, который был осужден к каторжным работам за участие в демонстрации молодежи 6 декабря 1876 года на площади Казанского собора в Петербурге. Порка была проведена по приказу градоначальника Петербурга Трепова, при появлении которого Боголюбов отказался снять шапку. Телесные наказания на тот момент были запрещены законом, позорная экзекуция вызвала бунт среди заключенных и получила широкую огласку в прессе.

Трепов понимал, что инцидент с Боголюбовым, вызвавший волну народного гнева, может иметь серьезные последствия, и в тот же день дважды письменно обратился к известному юристу и общественному деятелю Анатолию Федоровичу Кони с просьбой о встрече. Понимая, что градоначальник поступил незаконно, приказав высечь Боголюбова, Кони откровенно высказал ему свое возмущение его действиями в отношении не только Боголюбова, но и всех других заключенных.

Не осталась в стороне и Вера Засулич. Впечатленная издевательством над заключенным, она решилась на отчаянный шаг. 24 января 1878 года Засулич совершила покушение на градоначальника. Она пришла к Трепову на прием, выхватила из-под плаща револьвер и три раза выстрелила ему в грудь. В результате покушения Трепов получил тяжелые ранения, а Засулич опять оказалась в роли арестантки.

Следствие достаточно быстро установило личность террористки. Имя Засулич значилось в картотеке департамента полиции и проходило еще по "Нечаевскому делу". Не составило особого труда разыскать мать подозреваемой, которая опознала в ней свою дочь Веру Ивановну Засулич.

В конце января 1878 года весь столичный бомонд обсуждал покушение на губернатора Трепова. В высшем обществе гуляли самые невероятные слухи. Сплетники утверждали, что Засулич - любовница Боголюбова, а покушение на Трепова было ее местью градоначальнику (в действительности Засулич не была знакома с Боголюбовым).

Любопытное совпадение: в день покушения на Трепова в должность председателя Петербургского окружного суда вступил А.Ф. Кони. Возможно, именно это решило дальнейшую судьбу Веры Засулич.

Следствие и подготовка к процессу

В градоначальника Вера Засулич стреляла в присутствии нескольких полицейских чиновников и сама не отрицала своей вины. Но очень многое зависило от юридической квалификации ее действий. По словам А.Ф. Кони, "всякий намек на политический характер из дела устранялся с настойчивостью, просто странною со стороны министерства, которое еще недавно раздувало политические дела по ничтожнейшим поводам". Из следствия было тщательно вытравлено все имевшее какой-либо политический оттенок. Прокурор Санкт-Петербургской судебной палаты Александр Алексеевич Лопухин утверждал, что министр юстиции уверен в суде присяжных и смело передает ему дело, хотя мог бы изъять его путем особого высочайшего повеления. Следствие по делу Засулич окончили уже к концу февраля 1978 года.

"Мнения, - писал Анатолий Федорович, - горячо дебатируемые, разделялись: одни рукоплескали, другие сочувствовали, но никто не видел в Засулич "мерзавку", и, рассуждая разно о ее преступлении, никто не швырял грязью в преступницу и не обдавал ее злобной пеной всевозможных измышлений об ее отношениях к Боголюбову".

А.Ф. Кони через Лопухина получил от министра юстиции распоряжение назначить дело к рассмотрению на 31 марта с участием присяжных заседателей. Уголовное дело поступило в суд, был определен состав суда, началась подготовка к слушанию.

С первыми трудностями пришлось столкнуться при назначении обвинителя, подбором которого занимался прокурор палаты Лопухин. В.И. Жуковский, бывший костромской губернский прокурор, которого А.Ф. Кони оценил очень высоко, отказался, ссылаясь на то, что преступление Засулич имеет политический оттенок. Талантливый юрист и поэт С.А. Андреевский также ответил отказом на предложение выступить обвинителем. В итоге обвинителем согласился стать товарищ прокурора Петербургского окружного суда К.И. Кессель.

Защитниками Веры Засулич стремились стать сразу несколько адвокатов, но вначале она собиралась защищать себя сама. Однако при получении обвинительного акта подсудимая сделала официальное заявление, что избирает своим представителем присяжного поверенного и бывшего прокурора судебной палаты Петра Акимовича Александрова. Александров говорил своим коллегам: "Передайте мне защиту Веры Засулич, я сделаю все возможное и невозможное для ее оправдания, я почти уверен в успехе".

После открытия судебного заседания Александров решил использовать свое право на отвод присяжных.

Перед слушанием дела министр юстиции граф Константин Пален еще раз побеседовал с А.Ф. Кони. Министр начал понимать, что поступил легкомысленно, передав дело Засулич на рассмотрение суда присяжных. Он пытался убедить А.Ф. Кони, что преступление - дело личной мести и присяжные обвинят Засулич: "Теперь все зависит от вас, от вашего умения и красноречия". "Граф, - отвечал Кони, - умение председателя состоит в беспристрастном соблюдении закона, а красноречивым он быть не должен, ибо существенные признаки резюме - беспристрастие и спокойствие. Мои обязанности так ясно определены в уставах, что теперь уже можно сказать, что я буду делать в заседании. Нет, граф! Я вас прошу не ждать от меня ничего, кроме точного исполнения моих обязанностей…"

Судебное разбирательство

31 марта 1878 года в 11 часов утра открылось заседание Петербургского окружного суда по делу В.И. Засулич под председательством А.Ф. Кони при участии судей В.А. Сербиновича и О.Г. Дена. Деяние Засулич было квалифицировано по статьям 9 и 1454 Уложения о наказаниях, что предусматривало лишение всех прав состояния и ссылку в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет. Заседание было открытым, зал до отказа заполнился публикой.

В состав присяжных заседателей вошли девять чиновников, один дворянин, один купец, один свободный художник. Старшиной присяжных выбрали надворного советника А.И. Лохова.

Секретарь суда доложил, что 26 марта от Трепова поступило заявление, что он по состоянию здоровья не может явиться в суд. Было оглашено медицинское свидетельство, подписанное профессором Н.В. Склифосовским и другими врачами.

Началось судебное следствие. Засулич вела себя скромно, говорила с наивной искренностью. На вопрос признает ли она себя виновной, ответила: "Я признаю, что стреляла в генерала Трепова, причем, могла ли последовать от этого рана или смерть, для меня было безразлично".

После допроса свидетелей свое заключение сделали эксперты-медики. Затем начались прения сторон.

Первым выступил К.И. Кессель. Он обвинил подсудимую в заранее обдуманном намерении лишить жизни градоначальника Трепова. В подтверждение своих слов Кессель добавил, что подсудимая искала и нашла именно такой револьвер, из которого можно было убить человека. Вторую часть обвинительной речи Кессель посвятил поступку градоначальника Трепова 13 июля, подчеркнув, что суд не должен ни порицать, ни оправдывать действия градоначальника.

По общему признанию, на фоне бесцветной речи обвинителя речь защитника Александрова явилась крупным событием общественной жизни. Защитник подробно проследил связь между поркой Боголюбова 13 июля и выстрелами в Терепова 24 января. Сведения, полученные Засулич о сечении Боголюбова, говорил он, были подробны, обстоятельны, достоверны. Встал роковой вопрос: кто вступится за поруганную честь беспомощного каторжанина? Кто смоет тот позор, который навсегда будет напоминать о себе несчастному? Засулич терзал и другой вопрос: где же гарантия против повторения подобного случая?

Обращаясь к присяжным заседателям, Александров сказал: "В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, - женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее жизни. Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах божественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественной безопасности нужно признать кару законною, тогда да свершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь! Немного страданий может прибавить ваш приговор для этой надломленной, разбитой жизни. Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратят возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок. Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самых мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва". "Да, - сказал Александров, завершая свою речь, - она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторились причины, производящие подобные преступления".

Засулич отказалась от последнего слова. Прения были объявлены оконченными. С согласия сторон А.Ф. Кони поставил перед присяжными три вопроса: "Первый вопрос поставлен так: виновна ли Засулич в том, что, решившись отомстить градоначальнику Трепову за наказание Боголюбова и приобретя с этой целью револьвер, нанесла 24 января с обдуманным заранее намерением генерал-адъютанту Трепову рану в полости таза пулею большого калибра; второй вопрос о том, что если Засулич совершила это деяние, то имела ли она заранее обдуманное намерение лишить жизни градоначальника Трепова; и третий вопрос о том, что если Засулич имела целью лишить жизни градоначальника Трепова, то сделала ли она все, что от нее зависело, для достижения этой цели, причем смерть не последовала от обстоятельств, от Засулич не зависевших".

А. Ф. Кони напутствовал присяжных и, по сути, подсказал им оправдательный вердикт. Он отчетливо представлял себе все те невзгоды, которые могли быть связаны с оправданием Засулич, но остался верен своим принципам и выразил их в вопросах, на которые должны были дать ответы присяжные.

Свое резюме Кони завершил так: "Указания, которые я вам делал теперь, есть не что иное, как советы, могущие облегчить вам разбор дела. Они для вас нисколько не обязательны. Вы можете их забыть, вы можете их принять во внимание. Вы произнесете решительное и окончательное слово по этому делу. Вы произнесете это слово по убеждению вашему, основанному на всем, что вы видели и слышали, и ничем не стесняемому, кроме голоса вашей совести. Если вы признаете подсудимую виновною по первому или по всем трем вопросам, то вы можете признать ее заслуживающею снисхождения по обстоятельствам дела. Эти обстоятельства вы можете понимать в широком смысле. Эти обстоятельства всегда имеют значение, так как вы судите не отвлеченный предмет, а живого человека, настоящее которого всегда прямо или косвенно слагается под влиянием его прошлого. Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич".

Оглашая опросный лист, старшина успел только сказать "Не виновата", что вызвало бурные аплодисменты в зале. Кони объявил Засулич, что она оправдана, и что приказ об ее освобождении будет подписан немедленно. Вера свободно покинула дом предварительного заключения и попала прямо в объятия восхищенной толпы. За рубежом также с большим интересом отнеслись к известию об оправдании Засулич. Подробно осветили процесс газеты Франции, Германии, Англии и США. Пресса отмечала особую роль адвоката П.А. Александрова и председательствующего А.Ф. Кони. Однако российское правительство подобных восторгов не разделяло.

Министр юстиции Пален обвинил Кони в нарушении законодательства и настойчиво убеждал его уйти в отставку. Прославленный юрист остался верен себе и не пошел на уступки, за что был переведен в гражданский департамент судебной палаты. В 1900 под давлением он оставил судебную деятельность. Граф Пален вскоре был уволен со своего поста "за небрежное ведение дела Засулич".

Жизнь после процесса

На следующий день после освобождения Засулич приговор был опротестован, полиция издала циркуляр о поимке Веры Засулич. Она была вынуждена спешно скрыться на конспиративной квартире и вскоре, чтобы избежать повторного ареста, была переправлена к своим друзьям в Швецию.

В 1879 она тайно вернулась в Россию и примкнула к группе активистов, сочувствовавших взглядам Г.В. Плеханова. В 1880 году Засулич вновь была вынуждена покинуть Россию, что спасло ее от очередного ареста. Она уехала в Париж, где действовал так называемый политический Красный Крест - созданный в 1882 П.Л. Лавровым зарубежный союз помощи политическим заключенным и ссыльным, ставивший целью сбор средств для них. Находясь в Европе, сблизилась с марксистами и в особенности с приехавшим в Женеву Плехановым. Там в 1883 году приняла участие в создании первой марксистской организации русских эмигрантов - группы "Освобождение труда". Засулич переводила труды К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык. Кроме того, Засулич сама много писала. В свое время были известны такие ее работы, как "Руссо", "Вольтер", "Очерк истории международного общества рабочих", "Элементы идеализма в социализме". Значительная их часть издана в двух томах.

Засулич став первой российской женщиной, свершившей терроритический акт, впоследствии отказалась от прежних взглядов, пропагандировала идеи марксизма, отрицала террор.

1849-1919), политический деятель. Участница народнического движения 1870-х гг., в 1878 покушалась на жизнь петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, оправдана судом присяжных. С 1879 член "Черного передела". В 1883 один из организаторов группы "Освобождение труда". С 1900 член редакции газеты "Искра" и журнала "Заря". С 1903 в партии меньшевиков. Участница революции 1905-07, позднее от политической деятельности отошла.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ЗАСУЛИЧ Вера Ивановна

(1849-1919) Полит. деятельница. В 1867 сдала экзамен на звание народной учительницы. Участница рев. движения с 1868, народница. В 1878 по собственной инициативе стреляла в петерб. градоначальника Ф.Трепова, оправдана судом присяжных. В 1879-1905 в эмиграции. С 1903 член РСДРП, одна из лидеров меньшевиков. С 1905 в Петербурге, сотр. легальных газ. «Начало», «Русская жизнь», «Народная дума». После 1907 от рев. деятельности отошла, занималась переводами худ. лит-ры. Работы на обществ.-полит., филос. и лит. темы, в т.ч. кн. «Вольтер, его жизнь и лит. деятельность» (1893), «Жан Жак Руссо» (1899). Автор воспоминаний (1919).

Отличное определение

Неполное определение ↓

ЗАСУЛИЧ Вера Ивановна

1849–1919), деятель российского революционного движения. Происходила из старинного дворянского рода. Дед – предводитель уездного дворянства в Гжатске. Кроме Веры, в семье было еще 2 сестры, которые также стали революционерками, и брат, поступивший на военную службу. Засулич 24.1.1878 выстрелила в градоначальника Петербурга Ф. Ф. Трепова, что было первым террористическим актом в России. Покушение на Трепова (в вину ему ставился факт телесного наказания народника Емельянова) готовили и другие революционеры, но Засулич их опередила. Была оправдана судом присяжных и немедленно скрылась в Германии. Трепов, считая себя оскорбленным оправданием Засулич, ушел в отставку.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ЗАСУЛИЧ Вера Ивановна

(1849-1919) - российская общественная деятельница, народница, марксистка, литературный критик и публицист. Участвовала в революционных кружках с 1868 г. С 1875 г. находилась на нелегальном положении. В 1878 г. стреляла в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. Причиной покушения послужил его приказ, по которому был незаконно высечен розгами политический заключенный Боголюбов (А. С. Емельянов). Оправдана судом присяжных 31 марта 1878 г. В 1879 г. примкнула к народнической организации «Черный передел». С 1883 г. - член группы «Освобождение труда», с 1900 г. - член редакции газеты «Искра» и социал-демократического журнала «Заря». С 1903 г. - была одним из лидеров меньшевиков. Автор статей о русской литературе XIX - начала XX в. и «Воспоминаний» (1931).

Отличное определение

Неполное определение ↓

Засулич Вера Ивановна

Засулич Вера Ивановна - писательница, участница революционного движения последней четверти XIX века. 24 января 1878 г. она совершила покушение на жизнь петербургского градоначальника Трепова, приказавшего высечь в доме предварительного заключения политического заключенного Боголюбова за то, что он не снял перед Треповым шапки. Присяжные заседатели 31 марта вынесли Засулич оправдательный приговор, встреченный очень сочувственно в обществе и сопровождавшийся манифестацией со стороны собравшейся у здания суда большой массы публики. После этого Засулич скрылась (приговор был опротестован) и вскоре уехала за границу, где явилась одной из основательниц ""группы освобождения труда"" - нового тогда в России социал-демократического направления. За границей Засулич много работала для развития социал-демократической партии и в Россию возвратилась после 17 октября 1905 г. Главные литературные работы Засулич: ""Руссо"", ""Вольтер"", ""Очерк истории международного общества рабочих"", ""Элементы идеализма в социализме"". Значительная их часть издана отдельно в двух томах.

А. Кузнецов: «Оправдание Засулич происходило как будто в каком-то ужасном кошмарном сне, никто не мог понять, как могло состояться в зале суда самодержавной империи такое страшное глумление над государственными высшими слугами и столь наглое торжество крамолы», — так о процессе над Верой Засулич писал князь Мещерский. Но об общественной реакции мы поговорим позже, а пока вспомним предысторию.

В декабре 1876 года на площади перед Казанским собором состоялась манифестация, организованная членами революционной организации «Земля и воля». Демонстрация эта закончилась столкновениями с полицией. В результате было арестовано свыше 30 человек, пятеро из которых были приговорены к большим срокам каторжных работ, десять — к ссылке в Сибирь, а трое заточены в монастырь.

Впечатленная историей с Боголюбовым, Засулич решилась на отчаянный шаг

Среди осужденных к каторжным работам оказался и народник Алексей Степанович Боголюбов (настоящее имя — Архип Петрович Емельянов), которого летом 1877 года градоначальник Петербурга Федор Федорович Трепов приказал высечь розгами.

В. Бойко: Прежде чем мы перейдем к этому инциденту, хотелось бы узнать, что из себя представлял генерал Трепов?

А. Кузнецов: Федор Федорович Трепов, выражаясь современным языком, был силовиком до мозга костей. В 1830 году он оставил гражданскую службу и определился рядовым в Новгородский кирасирский полк. Участвовал в подавлении польского восстания 1830 — 1831 годов, затем в чине полковника служил командиром жандармского полка, располагавшегося в Киеве, а в конце 1860 года был назначен обер-полицмейстером в Варшаву.

В. Бойко: Интересная фигура.

А. Кузнецов: Еще какая! В 1866 году после выстрела Дмитрия Каракозова Трепов был назначен Санкт-Петербургским обер-полицмейстером, а с апреля 1873 года занял должность градоначальника.

Генерал Федор Федорович Трепов. Петербург, 1874 год

Возвращаясь к событиям 1877 года. Незадолго до покушения во время посещения одной из петербургских тюрем Трепов имел несчастье дважды столкнуться с Боголюбовым. Сначала он зашел во дворик, где гуляли заключенные, и увидел, как Боголюбов беседует с еще одним арестантом. Трепов тут же начал кричать, что заключенным, находящимся под следствием, нельзя общаться друг с другом. На что Боголюбов, видимо, вполне почтительно ответил, что по его делу приговор уже вынесен, поэтому он может разговаривать с другими узниками.

Сначала Трепов это проглотил, но спустя некоторое время опять вернулся во двор. И снова ему на глаза попался Боголюбов. В этот раз градоначальник стал возмущаться, почему заключенный не снял перед ним шапку. Боголюбов стал парировать. Трепов, махнув рукой (свидетелям даже показалось, что он ударил Боголюбова), не нашел ничего лучшего как приказать высечь арестанта.

В. Бойко: Тем самым нарушив закон.

А. Кузнецов: Да. К тому времени наказание розгами, да и вообще телесные наказания были уже лет пятнадцать как отменены. В конечном итоге этот инцидент вызвал в Петербурге большой резонанс: бунтовали заключенные, позорная экзекуция получила широкую огласку в прессе. В разных местах народники принялись готовить покушения на Трепова, чтобы отомстить за своего товарища.

Были слухи, будто Засулич — любовница Боголюбова и ее покушение — месть

Утром 24 января 1878 года Засулич пришла на прием к Трепову в здание Управления петербургского градоначальства и выстрелила ему из пистолета в область таза, тяжело ранив. Террористку немедленно арестовали, установили имя. По картотеке описаний в департаменте полиции проходила некая Вера Засулич, дочь обедневшего польского дворянина Ивана Петровича Засулича, ранее привлекавшаяся по делу Нечаева.

В. Бойко: То есть к тому времени Засулич была хорошо известна не только в народнической среде, но и в полиции?

А. Кузнецов: Да. Кстати, в высших слоях общества будут ходить слухи, будто Засулич была любовницей Боголюбова. На самом деле они даже не были знакомы.

В. Бойко: На суде, насколько мне известно, Засулич признала, что стреляла в Трепова.

А. Кузнецов: Да. И это, видимо, создало у организаторов процесса (министра юстиции графа Палена, петербургского прокурора Лопухина) иллюзию того, что дело настолько ясное, что его можно поручить суду присяжных. Потом, конечно, и Пален, и Лопухин поймут, что поступили легкомысленно, но процесс был уже запущен.

Кстати, верный столп самодержавия Константин Петрович Победоносцев еще до рассмотрения дела в суде писал: «Идти на суд присяжных с таким делом, в такую минуту, посреди такого общества, как петербургское, — это не шуточное дело».

Покушение Веры Засулич на петербургского градоначальника Федора Трепова. Рисунок Le Monde illustré, 1878 год

В. Бойко: «Факт покушения (событие преступления) был доказан, было несомненно установлено и то, что стреляла в потерпевшего именно подсудимая. Она не только не отрицала этого, но и с гордостью подтверждала факт преступного деяния. Почему же присяжные оправдали В. И. Засулич, а точнее — признали ее невиновной?»

Это выдержка из публикации Александра Бастрыкина «Суд присяжных в России: мечты и реальность», в которой, на мой взгляд, содержится главный вопрос.

А. Кузнецов: Совершенно верно. И он в конечном итоге выводит нас на разговор о том, что из себя представлял суд присяжных. Идея суда заключалась в том, что любое дело делилось на две стороны: факта и юридической оценки. Задача присяжных — дать заключение по фактам, то есть ответить на вопросы: «Было ли преступление?», «Виновен ли подсудимый?», «Если да, то в какой степени?». Задача суда — дать юридическую квалификацию и вынести приговор.

В деле Засулич получилось так, что присяжные взяли на себя не вопросы факта, а вопросы нравственной оценки. Почему так произошло? Не любили Трепова в Петербурге, обвиняли его в продажности, в подавлении городского самоуправления и так далее.

Кстати, (и это вторая ошибка организаторов процесса) прокурор Константин Иванович Кессель почему-то (загадка!) не воспользовался своим правом отвода присяжных. Из 29 кандидатур и защитник, и обвинитель имели право отвести шестерых. Но Кессель отказался, облегчив тем самым положение адвоката. Закон гласил, что если одна сторона не отводит присяжных целиком или частично, то право на отвод (не только «своих», но и остальных присяжных) предоставляется другой стороне.

В результате из 29 кандидатур защитник отвел 11 человек, преимущественно купцов. Таким образом, осталось 18 присяжных заседателей.

В. Бойко: Почему купцов?

А. Кузнецов: Как ни странно, но в данной ситуации купцы — наиболее зависимые от полиции люди. А вот чиновники, преимущественно мелкие, — дело другое. В состав присяжных их вошло 9 человек. Кто еще? 1 дворянин, 1 купец, 1 свободный художник. Старшиной присяжных был избран надворный советник.

В. Бойко: То есть суд присяжных изначально относился к подсудимой с некой долей симпатии?

Сочувствующих Трепову было мало, большинство радовалось покушению

А. Кузнецов: Да. Ну и, конечно, состоялся звездный час двух великих юристов: Анатолия Федоровича Кони, который в самый день покушения Засулич на Трепова вступил в должность председателя Петербургского окружного суда, и Петра Акимовича Александрова.

Последний совершенно не соответствовал уже сложившемуся типажу преуспевающего адвоката. Нервный, желчный, болезненно худощавый, с неулыбчивым лицом… Да и теми великолепными актерскими данными, которые были, скажем, у Федора Никифоровича Плевако, Александров не обладал. Его голос не был бархатистым баритоном, завораживающим присяжных… Но это был человек неумолимой логики, нравственной позиции, умеющий понять, на каких именно струнах в том или ином деле следует играть.

В. Бойко: Как раз про струны… Насколько мне известно, итоговую речь Александрова до сих пор изучают в юридических институтах.

А. Кузнецов: Я бы изучал ее не только как образец адвокатской речи, но и как образец неудачно выстроенного обвинения. Причем Кессель здесь, видимо, не был виноват. Складывается впечатление, что это чисто политическое решение, принятое на самом верху. Почему-то из процесса было решено убирать вообще всю политику. Обычное бытовое дело. Кстати, Кони в своих мемуарах тоже этому удивляется: до этого власть выпячивала любую возможность, а тут на тебе!

В. Бойко: «В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, — женщина, которая, со своим преступлением связала борьбу за идею, во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот момент проступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественности нужно призвать кару законную, тогда — да совершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь!..

Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и останется только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников…».

Это выдержки из той самой речи Александрова в защиту Засулич.

А. Кузнецов: А вот из напутствия Кони присяжным: «Вы произнесете решительное и окончательное слово по этому важному, без сомнения, делу. Вы произнесете это слово по убеждению вашему, глубокому, основанному на всем, что вы видели и слышали, и ничем не стесняемому, кроме голоса вашей совести.

Если вы признаете подсудимую виновною по первому или по всем трем вопросам, то вы можете признать ее заслуживающею снисхождения по обстоятельствам дела. Эти обстоятельства вы можете понимать в широком смысле. К ним относится все то, что обрисовывает перед вами личность виновного… Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич. Быть может, ее скорбная, скитальческая молодость объяснит вам ту накопившуюся в ней горечь, которая сделала ее менее спокойною, более впечатлительною и более болезненною по отношению к окружающей жизни, и вы найдете основания для снисхождения».

В. Бойко: То есть Кони абсолютно в рамках закона подбросил присяжным возможность оправдать Засулич?

А. Кузнецов: Нет. Он был уверен, что приговор будет обвинительный, однако считал, что подсудимая заслуживает снисхождения.

Анатолий Федорович Кони. Портрет работы Ильи Репина, 1898 год

И здесь я опять хочу процитировать Анатолия Федоровича Кони, который описывает реакцию людей на оправдательный приговор Засулич: «Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы: «Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!» — все слилось в один треск, и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократическом, отделении для публики обнимались; даже в местах за судьями усерднейшим образом хлопали…

Один особенно усердствовал над самым моим ухом. Я оглянулся. Помощник генерал-фельдцейхмейстера граф А. А. Баранцов, раскрасневшийся седой толстяк, с азартом бил в ладони. Встретив мой взгляд, он остановился, сконфуженно улыбнулся, но едва я отвернулся, снова принялся хлопать…».

В. Бойко: Какой слог!

А. Кузнецов: А атмосфера? Торжество справедливости, которую в суде так ждет русский человек.

Благодаря выступлению адвоката, суд присяжных оправдал Засулич

В. Бойко: Ну и несколько слов о дальнейшей судьбе основных участников процесса. С Кони все понятно: он испытывал серьезное давление после суда, но не сдавался.

А. Кузнецов: Да. После процесса ему будут очень активно намекать, чтобы он подавал в отставку. Сместить его было нельзя — судьи не сменяемы.

В. Бойко: Засулич эмигрирует.

А. Кузнецов: Да. На следующий день после освобождения приговор был опротестован, и полиция издала приказ о поимке Засулич, но она успела скрыться и вскоре была переправлена в Швецию.

В. Бойко: Кессель и Александров?

А. Кузнецов: Александров, к сожалению, в 1893 году умрет от бронхиальной астмы.

Что касается Кесселя, то он будет продолжать карьеру по прокурорскому ведомству, но особых успехов не добьется.

В. Бойко: Инициаторы процесса?

А. Кузнецов: Министр юстиции граф Пален будет отставлен с формулировкой «за недостаточное внимание к процессу Веры Засулич». Когда Александр III взойдет на престол, то одним из первых его мероприятий станет изменение судебных уставов. Впоследствии все политические процессы будут проходить без участия присяжных.